были инструментом, который использовался для достижения более важной цели. Их отдельные жизни не имели значения.
— Любовь это ложь, — процитировал он. — Живёт лишь ненависть.
Он стоял на балконе больше часа, глядя, как Саккорс исчезает в ночи. С наступлением ночи его город пробудился к жизни. Фонарщики зажигали уличные фонари. В окнах лавок загорался свет. Он наблюдал за этим с улыбкой. Он накормил своих людей в разгар голода, защитил их от неспровоцированного нападения, устроенного амбициозной и лживой правительницей. Сэрлун уже принадлежал ему. Скоро за ним последуют Урмласпир и Йонн.
Если у кого и было право править Сембией, так это у него. Он это заслужил. Осталось только убедить принца Ривалена поделиться с ним тайной превращения в шейда. Тогда его правление продлится многие тысячи лет.
Он посмотрел в темнеющее небо. Селун ещё не встала. Безлунные сумерки принадлежали Шар.
— Во мраке ночи мы слышим шёпот пустоты.
Он обнаружил, что вытирает правую руку о штаны, и не смог понять — почему?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кейл и Ривен появились на вершине холма, в тенистой рощице, среди высоких лиственниц на краю саэрбского лагеря беженцев у озера Веладон. Ветер, срывая листья с ветвей, обдал их пылью. Небо над головой было затянуто серо-стальными тучами. Позади нависала Буря Теней. Кейл не стал оборачиваться, но чувствовал давление между лопатками, представлял себе скользящие по небу тёмные тучи, чёрный занавес, опускающийся перед последним для Сембии актом пьесы. Гром рычал, будто зверь, оповещая всех о том, что шторм голоден.
— Нужно спешить, — сказал Кейл. Он нутром чуял, что времени мало. Он попытался связаться с Магадоном.
Никакого ответа. Связь не действовала.
С их позиции на гребне холма открывался вид на кипящий от активности лагерь. Фургоны и запряжённые мулами телеги выстроили в большой караван на краю лагеря. Погонщики проверяли упряжь, колёса, оси, самих животных. Лошади, быки и мулы переносили осмотр с безразличием уставших и недокормленных. От каждого раската грома многие животные содрогались и ржали.
Организацией каравана руководили мужчины и женщины из отряда Абеляра, обычно блестящие доспехи которых поблекли в тусклом свете больного дня. Кейл заметил, что их лишь несколько десятков. Он решил, что остальные находятся в патруле.
Несколько человек стояли по щиколотку в озёре, наполняя водой бочки и бурдюки, и передавали их подросткам, которые парами тащили воду к фургонам. По лагерю сновали взволованные общей активностью тощие собаки, гавкая и мотая хвостами.
— Сворачивают лагерь, — сказал Ривен.
— Разумно, — отозвался Кейл.
Позади них несогласно прогремело небо.
— Пойдём, — сказал Кейл и зашагал вниз по склону. Слова Ривена заставили его замедлить шаг.
— Абеляр сломлен, как и Магз, Кейл. Просто он пока об этом не знает. Не забывай.
Кейл обдумал это замечание, оценил всё, что знал об Абеляре, и покачал головой.
— Не сломлены. Дали трещину. Они оба. Но это ещё можно исправить.
Ривена это, казалось, не убедило, но он не стал настаивать. Вдвоём они поспешили в лагерь.
Караванщики заметили их приближение, оставили свою работу и поприветствовали их. Дети махали и улыбались. Женщины и мужчины, собиравшие свои пожитки, находили мгновение, чтобы кивнуть им или поприветствовать вслух. Кейл не знал, как эти люди находят в себе силы.
— Крепкий народ, — сказал Ривен, угадав его мысли.
Кейл кивнул. Хотел бы он чувствовать любовь к ним, но не мог. Он не знал, что чувствует. Он жалел их, понимал их положение, но не ощущал привязанности, по крайней мере
