повстречалась лично.
– Выпей за меня, – требовательно провозглашает монстр. – И я расскажу тебе.
Костлявый палец указывает на медную кружку.
– Я не стану пить, – Эд чувствует, что бледнеет.
– Тогда ты не узнаешь о судьбе своей монашки.
– Судьбе? – Эд не отводит взгляда. – Она мертва?
– Увы, нет, – скулит толстуха. – Живехонька. Ты ведь говоришь о той, что пришла из тех же мест, что и ты? Она одна выжила. Остальные быстро увяли.
– Пей, – Король неумолим. – Не разделив со мной хлеба и вина, ты не можешь быть моим гостем.
– Если я выпью, ты скажешь мне? – Эд поднимается на ноги.
Властный кивок служит ему ответом. Сол протягивает руку к кружке.
– А если откажусь?
– Мы силой вольем его тебе в глотку, – сипит старик.
От копоти и чада в комнате тяжело дышать. Потемневшие и облупленные фигурки ангелов смотрят с резных обломков слепо, их улыбки – жуткие гримасы.
Эд резко подхватывает кружку, опрокинув ее содержимое в себя. К его удивлению, это оказывается вино – неплохое к тому же, и довольно крепкое.
– За Короля Чуму! – Он с силой бросает кружку об пол. – Трижды сожженного и вновь возродившегося!
– За Короля!!! – подхватывают старик и толстуха жутким скрипящим воем.
Тим Шарманщик стоит напротив Эда, самодовольно скалясь.
– Дело сделано, – наконец произносит он.
Эд так не считает:
– Монахиня. Ты обещал.
Монстр кивает:
– Монахиня… Как по мне – слишком много желающих спасти эту полуженщину. Ты опоздал, незваный гость. Твоя пташка томилась в подвале этого самого дома, запертая с остальными. Две ее подружки здорово скрасили нам вечера, а она… Она нашла лазейку и бежала. Прежде чем я успел вернуть ее, некто встретил ее и забрал с собой. Прочь из моих владений. Живую. Невредимую. Я долго горевал о потере.
Эд тяжело дышит, стараясь обуздать обуревающие его чувства:
– Кто ее забрал?
– Этого я не знаю. Знаю только, что и этого оборванца его холуи звали «королем», но чаще – «генералом».
– Ну что же, спасибо за ответ, ваше величество, – кивает Эд, вставая. – Я хочу просить вас еще об одном одолжении. Я хочу пожать вашу руку.
Жуткий хохот разносится вокруг – просьба Сола изрядно веселит троицу. Тем временем он осторожно опускает руку в карман.
– Ну что же, – отсмеявшись, скрипит Король. – Давно я не обменивался рукопожатием с живым. Вот моя рука.
Он протягивает костистую ладонь Эду. Тот отвечает на рукопожатие, с силой сжимая твердую, как дерево, руку монстра. Второй рукой он выхватывает из кармана нож и резким движением поддевает большой палец Короля. Не отпуская руки, он с силой полосует ножом по пальцу. Тим ревет – скорее от гнева, чем от боли. Палец поддается легко, словно бумажный. Подхватив его, Эд тут же разворачивается и бросается прочь. Вслед ему летят гневные вопли и жуткий вой.
– Выйди вон! – хрипит Сол, когда Спичкина голова показывается в приоткрывшемся дверном проеме. – Сколько тебе говорить!
– Я принес то, что ты просил, – невозмутимо заявляет мальчишка.
– Оставь на пороге. И не забудь как следует вымыть руки. Ты понял? – Эд заходится в приступе тяжелого надсадного кашля.
– Да понял, понял, – обычный тон сменяется недовольным ворчанием. – Надо было меня слушать, Эдди.
– Не умничай, – сил спорить, тем паче уже в который раз, у Сола нет. Спичка бормочет что-то напоследок. Хлопает, закрываясь, дверь.
Из раскрытого окна в комнату доносится многоголосый городской гомон. Вечереет – начинают закрываться магазины, уличные торговцы не спеша собирают свои лотки, усталые рабочие неспешно бредут домой после очередной двенадцатичасовой смены.
