ли до отбоя принять по-быстрому душ.
Олег и Оливер, тем не менее, не удовлетворились услышанным. Вскоре разговор зашел о моей работе на точке, быстро свернув на чисто профессиональные темы – удобрения, ряды, сортность, полив… Девушкам, кроме Филис, беседа вскоре сделалась малоинтересна, и они, вытеснив нас с кровати, принялись болтать про обустройство времянки. На правах хозяина я занял одну из табуреток, вторую оседлал, рискованно балансируя, Геккон, а Крапивник устроился в проеме между кроватью и тумбочкой, в ногах у Ленки.
– Все ли наши благополучно вышли? – поинтересовался я у Крапивника.
Олег помрачнел.
– Помнишь того парня из Аргентины, с ником – анаграммой имени?
– Ласкора?
– Он самый. Скверный выход. Не узнает никого и мочится под себя. А вообще я слышал о двенадцати случаях, включая разведку.
– Это где-то из тысячи? Многовато.
– Трое вышли из комы, – возразил Геккон. – Девять на тысячу – где-то около процента.
– Я бы не рискнула сказать родственникам тех девяти, что они попали в приемлемый процент, – вздохнула Рыжая.
Илуватар закатился. Подачу электричества толком до сих пор не наладили, но центральная площадь была ярко освещена – пылающими на ней кострами. Вокруг кружились привлеченные светом ночные псевдопапилии.
Справа из полутьмы выступал острый нос посадочного модуля. Впереди сверкал свежетесаным лесом административный Центр, увенчанный диспетчерской вышкой, рядом с ним располагалась клиника. Вид на нашу времянку загораживала вторая линия бараков, возведенная на прошлой неделе, вдоль нее тянулась ведущая к гаражам, мастерской и пилораме дорожка. Из темноты за пределами освещенного круга доносился плеск речных волн. Кементарийская ночь пахла речной тиной и прохладой, пряным дымом горящих кордаитов и будоражащим ноздри смешением запахов местных растений.
– Не хочу видеть зерно, – сообщил пляшущим языкам огня Михель. – Не хочу слышать о зерне и не хочу говорить о зерне. Особенно о неправильно заполненных заявках на зерно и пакетах с ошибочно выданным не тем сортом зерна. А о неправильно высеянном зерне не хочу думать. И перед Богом обещаю застрелить того, кто заговорит о нем в этот вечер.
– Предлагаю расширить понятие «зерна» до семян любых плодовых культур включительно, – посоветовал Фумихито. Опустился на землю, полузакрыв глаза.
– Если я сейчас начну плакаться о своих саженцах, – процедил Геккон, – то надолго забью выделенное для жалоб пространство. Почему бы нам просто не прекратить на этот вечер обсуждать работу?
– Принимается, – с готовностью ответил я. Мои ноги гудели после очередного дня, проведенного на них. И немалая часть этого дня состояла из беготни от поля до зернохранилища и обратно.
Со стороны крыльца администрации упали отсветы включенного прожектора. Я сощурился, вглядываясь в стоявшего на крыльце Центра человека. Гул толпы стих.
– Колоны, – громкоговоритель разнес голос Тро над площадью. – Приветствую. Спасибо за ожидание.
Патрон держался на ногах удивительно твердо для недавно спустившегося на грунт человека. Он был облачен не в стандартную черно-желтую накидку, как большинство собравшихся (из-за чего площадь напоминала растревоженный осиный рой), а в деловой костюм, лицо охватывал «целестиал». Рядом с ним стояли Джонстон, Вэнь, Орлов, Лико и Артигас.
– Мы собрали вас здесь, – проговорил Тро, – чтобы сообщить ряд новостей, которые заслуживают того, чтобы объявить их не по айдимам. Первая тысяча колонистов успешно спущена на грунт и размещена во временных жилищах. Сельскохозяйственная секция засеяла все запланированные площади лишь с незначительным отставанием от плана. Мы завершили постройку основного зернохранилища и четырех складов, а также здания медицинского комплекса. Благодарю всех собравшихся!
Раздались сдержанные аплодисменты. Артигас быстро кивнул, то ли своим мыслям, то ли подтверждая слова Тро.
– Сегодня, – произнес Гарольд, – на первом заседании Совета колонии было принято следующее решение. Субклиентела «Кементари» выводится из-под управления Орбитальных Предприятий и получает статус государствообразующей клиентелы. Как патрон и директор Совета, я приказываю поднять флаг новой колонии!
Луч прожектора метнулся вверх. Стало видно, как развевающееся над Центром полотнище с лого Орбитали – знаменитые четыре перекрещенные орбиты – поползло вниз. Через минуту на флагшток оказалось поднято новое знамя. Ветер подхватил его, открывая лого – серебристый стилизованный цветок «Семени» между двумя дисками, сине-белым побольше и зеленым с голубым – поменьше.
