падал вдогонку «Семени», Лагранж растаял за кормой, Земля и Луна превратились в две яркие звезды на видеоэкранах.
Чтобы скрасить ожидание, Лазарев принялся экзаменовать нас на знание изученного материала, насколько мог без доступа к полю, с помощью хранящихся на айдимах баз данных. Ланцея и прочие гости группы занимались тем же, насколько было возможно, по корабельной сети «Добровольского». Это и впрямь помогало развеять скуку, которой через пару недель обернулась экзотика космического путешествия.
Ну, к тесноте, духоте (как ни хороша была СЖО корабля, а в модуле стоял не слишком приятный запашок, невзирая на все воздушные фильтры) и постоянной экономии воды нам было не привыкать. И, в отличие от лагеря, здесь мы проводили время в хорошей компании. Мы с Крапивником перекинулись парой бесед с Шагановой и Корчмарем, снова поднявшимся в ранге до мастерского уровня, связались с Библусом.
Чтобы скоротать время, Ланцея взялась за изучение русского, я, в свою очередь, принялся практиковать японский – с Корнером и испанский – с Дофией. Английский и так был у меня неплохо прокачан за последние три года. Вскоре особой надобности в переводчиках айдимов у нас не стало – группа перешла на дикую мешанину из четырех языков. Мэри, супруга Элгария из хозяйственной секции, полушутя заметила, что этот невообразимый суржик в далеком будущем доставит немало проблем лингвистам, которые будут ломать голову над корнями пракементарийского наречия.
Так или иначе, атмосфера на борту царила приподнятая.
Хотя, хотя… После слов Ланцеи я начал повнимательнее присматриваться к товарищам. Против воли подмечая преувеличенную сдержанность Крапивника, изредка натужное остроумие Геккона, отстраненность Мэо, нервно тискающие поручень руки Рыжей… Ожидание было радостным – но с малой толикой истеричности.
Энн тоже сделалась молчалива в последние дни свободного полета. Все больше времени проводила в спальной панели или часами работала с корабельной сетью. На попытки развлечь ее Ланцея машинально отмахивалась, и я оставил их. В набитом колонами модуле не было особой возможности для разговора по душам.
А затем «Добровольский» остановил вращение модулей, произвел новую серию ориентационных маневров и выдал долгий (но меньший, чем при разгоне) тормозящий импульс. А на экранах крохотная светлая иголочка выросла и превратилась в ветвистую металлическую конструкцию.
«Добровольский» еще не завершил торможение, от «Семени» нас отделяли тысячи километров – а оно уже висело за кормой корабля, словно сверкающий сталью росчерк. В пустоте тяжело оценить расстояние, и «Семя» казалось по сравнению с внутрисистемным кораблем крохотной ниточкой – если не знать, что оно в семьдесят раз превышает в размерах «Добровольский».
Космические корабли, как правило, похожи друг на друга. «Добровольский», «Хасбэнд» и «Комаров» отличаются лишь размерами осевой фермы и количеством модулей и топливных баков, которые могут присоединить к своим узлам подвеса. В остальном конструкция межпланетного корабля кардинально не меняется – реактор с камерой сгорания на одном конце корпусной фермы, радиаторы и хранилища топлива с реактивной массой посредине, грузовые, приборные и обитаемые модули на другом.
«Звездное семя» походило на висящую в пустоте связку шаров. Издалека. Или на гигантский сорокакилометровый цветок, если смотреть на него вблизи.
Ажурно-решетчатые трубы двигателей первой ступени – через каждую из труб «Добровольский» мог бы пройти, не задев радиаторами колец двигателя. От них отходили вспомогательные радиаторные панели, и вся конструкция отдаленно напоминало корни огромного стального растения. Двигатели примыкали к округлой металлической громаде центрального двигательного узла, вмещающего инициирующий реактор, распределители хладагента, системы подачи топлива, блок контроля реакции, первый лазерный пояс, кормовые двигатели ориентации и кучу других жизненно важных систем. От него на три десятка километров уходил осевой киль «Семени», казавшийся в пустоте ажурной металлической ниточкой. К этой «ниточке», на деле – сверхпрочной металлической ферме, крепились десятки ярко блестящих сфер – в одну такую мог бы поместиться средней величины хаб. Заправленные сжиженными газами, топливные баки составляли девяносто девять процентов массы «Семени». Цепочка баков прерывалась раскинутыми в пустоте колоссальной величины изломанными крыльями – главными радиаторными панелями, увеличенными до такой степени, до какой только позволяли требования к прочности конструкции и термодинамике радиаторов. Невидимые с такого расстояния, углетрубные ванты соединяли гигантские радиаторы с корпусом в районе парусного модуля и второго ориентационного пояса, за которым начинались грузовые отсеки – крохотное вздутие на металлическом стебле. Вмещающее запасы для десяти тысяч колонистов.
Следом за грузовыми поблескивало колечко криоотсеков – почти сравнимое величиной с грузовым из-за сложной системы радиопоглощающих покрытий. Тракторы, компьютеры и станки можно залить смазкой и не волноваться из-за действующей на них
