Выплавились фундаментальные взаимодействия. Раскинулись материя с антиматерией, возникли атомы, собрались в молекулы, звезды и галактики. Посияли немного, потемнели. Темная энергия разорвала галактики и атомы, протоны рассыпались, и последовал короткий спокойный промежуток энтропии.
И Большой Взрыв вновь ударил в виски.
– Ауыгхх… – попытался сообщить я пространству. Пространство было зеленым, желтым и фиолетовым и не имело четкой формы. Сердце билось почему-то в районе горла, наверно, хотело выбраться наружу. В желудке образовалась черная дыра, а под черепной коробкой регулярно взрывались маленькие атомные бомбы.
– В сознании, – заметил кто-то равнодушно.
«Замолчи», – подумал я.
– Показатели? – переспросил второй мучитель. Его слова били в виски, будто обух топора. Пальцы на руках и ногах кто-то долго и упорно зажимал в столярные тиски.
– Норма. Классический постанабиотический синдром, хорошая ЭЭГ. Наркоз?
– Ага. Физраствор с глюкозой, АТ-114 внутривенно, ну да сам знаешь.
Одно из фиолетовых пятен передвинулось. Чем-то щелкнуло, и я с благодарностью уплыл обратно в беззвучную черноту.
Не знаю, сколько прошло времени. Когда я открыл глаза во второй раз, то увидел за прозрачной панелью медкапсулы тусклую красноватую тьму, в которой мелькали огоньки диодов. Голову и конечности что-то мягко удерживало.
Голова все еще болела, но не с такой термоядерной силой. И жутко хотелось есть.
– Эй, – произнес я шепотом. Откашлялся. Повторил громче.
За панелью мелькнул белый халат орбмедовца. Над прозрачным пластиком склонилось темнокожее исхудавшее женское лицо. Налысо выбритую перед консервацией голову прикрывал светлый капюшон.
– С пробуждением, колон, – произнесла женщина. – Как самочувствие?
– Болит голова и очень хочется есть. Мы… перелет закончен?
– Закончен успешно, – уверила меня орбмедик. Ее голос был хорошо различим благодаря каким-то встроенным динамикам. – Вы благополучно вышли из анабиоза, соматические повреждения незначительны, генетические, насколько я вижу, тоже. Несколько часов – и вы будете на ногах.
– А ребята? Крапивник, Рыжая, Геккон? Что с Ланцеей?
– Ничего не могу сказать по их поводу, – медик помотала головой. – Хорошо, что у вас сохранилась долговременная память. Лучше поешьте.
Сбоку выдвинулась гибкая трубка, наконечник ткнулся мне в губы. Я приоткрыл рот, стал сосать теплую солоноватую жидкость. Еда была совершенно безвкусной, но это был мой первый обед за последние пятьсот лет.
Стоило трубке убраться, и грызущее меня беспокойство вернулось с новой силой.
– Опермед, – позвал я все еще хриплым голосом.
– В данный момент значусь оперспейсером Карой, – ответили мне. – Я слушаю.
– Кара, так что с нашей группой? Вы можете запросить, успешно ли они выведены из консервации?
– Не могу, – ответила Кара. – Видите ли, мы не выводили из нее почти никого из колонистов.
– То есть? – я попытался привстать, забыв о фиксаторах.
– Мы две недели назад вышли на орбиту. Пока производится расконсервация только исследовательских групп.
Наверно, мое лицо выразило недоумение, потому что Кара пустилась в объяснения:
– Неудачный вывод с первой группой. Анабиотическая кома у двоих разведчиков. Когда я доложила капитану, он распорядился разбудить вас. Причины я не знаю.
– Это какая-то ошибка, – проговорил я. – Я не разведчик, я колонист и агроном. Шестая сельскохозяйственная группа.
– Это решение Хейма, – повторила Кара. – Я не могу судить о мотивах капитана, но думаю, в скором времени он вам их озвучит. А сейчас постарайтесь поспать.
Корабль выглядел пугающе.
Рекордный по продолжительности перелет сказался на «Семени» не лучшим образом. Что случилось с тем сверкающим звездолетом, на который мы погрузились пятьсот лет назад?
В осевом туннеле пахло затхлостью и влагой. Светоленты горели неровным, тускло-оранжевым светом и располагались так далеко друг от друга, что обширные участки коридора были полностью погружены во тьму. Переборки казались потемневшими и исцарапанными, кое-где скопился бурый налет неясного происхождения. Мерный шелест вентиляторов сменился натужным гулом, и я
