Куни, казалось, ничего не заметил, но когда они остались вдвоем, Джиа не выдержала и разрыдалась в его объятиях.
– Мне очень жаль, Джиа, – проговорил Куни, поглаживая ее волосы. – Могу себе представить, какие мысли тебя преследовали и как тяжело приходилось в одиночестве выдерживать косые взгляды окружающих.
– Неужели нет никакой надежды? – Джиа вытерла слезы. – Я была в бешенстве, когда обо всем узнала. Как ты можешь что-то изменить, если тебя сослали на маленький остров? Но даже если попытаешься, Мата тут же примет меры: мы с детьми у него в заложниках. Моя семья окончательно откажется от нас, опасаясь гнева гегемона.
Куни крепче обнял жену: каждое ее слово было подобно кинжалу, что пронзал его сердце, – но внезапно она сжала его руки и заглянула в лицо лихорадочно блестящими глазами:
– Почему бы тебе не попросить Мата о прощении? Откажись от своего титула, пусть он сделает тебя одним из своих министров. Если даже никем не сделает, станешь обычным гражданином и мы сможем жить счастливо в Дзуди вместе с нашими детьми. Наши семьи наконец-то обретут покой… Может, ты действительно слишком высоко воспарил?
– Я об этом думал, – тихо проговорил Куни, отвернувшись.
Джиа ждала продолжения, но он молчал, и, наконец не выдержав, подтолкнула в бок.
– И?…
– Я думаю о других семьях.
– Других? Что ты имеешь в виду?
– Мой путь сюда пролегал в обход больших городов и главных дорог, и я видел, насколько ухудшилось положение людей, живущих в глубинке. Возможно, Мата великий воин, но правитель никудышный. Прежние королевства Тиро объединились только из- за того, что боялись империи больше, чем друг друга, но сейчас вражда разгорелась с новой силой, Мата все усугубил, взявшись по-детски переделывать карту и создавать новых королей без опоры на традиции. Все королевства готовятся к войне: налоги увеличиваются, чтобы содержать армии, цены на рынках растут. И хотя восстание закончилось, жизнь простых людей не стала лучше.
– Но какое это имеет отношение к нам с тобой, к нашим детям?
– Мы не для этого рисковали жизнью: люди заслуживают большего.
Отчаяние и гнев боролись в Джиа, когда она слушала мужа.
– Для тебя любовь непостоянной толпы важнее, чем благополучие собственной семьи? Как ты можешь пренебрегать нами? Ты не в ответе за весь мир, ты отвечаешь за нас. Неужели тебе не приходило в голову, что страдания всегда были присущи нашему миру? И не важно, кто будет императором или гегемоном: война и смерть неизбежны. Что заставляет тебя думать, что ты смог бы править миром лучше, чем он?
– Я не знаю, Джиа: хотелось бы выслушать твой совет, – но что с тобой случилось? Прежде ты всегда хотела изменить мир, постоянно говорила, как замечательно можно было бы все устроить.
– Случилась жизнь, Куни! Я обычная женщина, мать. Почему я должна беспокоиться за каких-то людей, если мои дети не в безопасности? Почему не могу жить с человеком, который обещал всегда оставаться рядом, а не рисковать каждый день всем, что у него есть?
– Оставаться с тобой? – выпалил Куни. – Да как ты смеешь об этом говорить?
Джиа сделала глубокий вдох и твердо посмотрела мужу в глаза.
– Тебя здесь не было, и я делала все, чтобы выжить, чтобы управлять своей судьбой, но при этом не переставала тебя любить.
– Никогда не думал, что доверие станет для нас такой проблемой.
Страстный выпад жены ошеломил Куни. Ему не хотелось говорить о своих подозрениях: он пришел домой в поисках утешения и поддержки, – но все оказалось совсем не таким.
Между ними стояла невидимая стена, и оба теперь знали о ее существовании. Они ощущали близость на расстоянии и в своих снах, но теперь, когда находились рядом, все изменилось. Когда их разделяли сотни миль, каждый старался идеализировать образ супруга, но истина заключалась в том, что оба стали другими.
Одиночество и лишения заставила Джиа ценить надежность и радости обычной жизни, но Куни не давало думать о столь незначительных вещах честолюбие. Страсть, которая их связывала когда-то, превратилась в едва тлеющие угольки, разжечь которые не было ни сил, ни желания.
– Выпей чаю, муж, – предложила Джиа Куни травяного отвара, который успокаивал нервы и притуплял боль
