Адюане прозвали его Тору-ноки, что означало «длинноногий краб».
– Почему вы дали мне такое имя? – спросил он как-то раз.
– Нам показалось, что ты был на него похож, когда выполз из моря.
Луан рассмеялся, и они выпили по чаше крепкого, но сладкого арака, полученного путем брожения кокосовых орехов, от которого начинаешь видеть звезды.
Луан Цзиа с радостью остался бы навсегда с адюанами, приняв их образ жизни и забыв про загадочные знамения богов и невыполнимые обещания, данные в детстве.
Адюане научили его видеть залитый солнцем океан не как скучную водную гладь, а как живое царство с течениями, так же четко проложенными, как дороги на земле; понимать и имитировать крики самых разных птиц, умных обезьян и злобных волков; создавать полезные инструменты из всего, что попадается под руку.
Он в свою очередь научил своих новых друзей предвидеть солнечные и лунные затмения, с точностью определять конец одного и наступление другого времени года, предсказывать погоду и будущий урожай таро.
Жизнь Луана текла гладко на острове до тех пор, пока по ночам не начали его мучить темные сны, от которых он просыпался в холодном поту. Старые воспоминания всплывали на поверхность и отказывались его оставлять. В голове у него звучали голоса умирающих ученых, а перед глазами полыхали костры из книг. Его душа требовала исполнения обещания, которое, как ему казалось, он оставил в прошлом.
– Осина хочет стоять ровно и твердо, – сказал однажды Кайзен, увидев выражение его глаз, – но ветер не перестает дуть.
– Ты все понимаешь, брат, – проговорил Луан.
Они выпили вместе арака, и это было лучше любых слов.
И вот через семь лет после того, как стал Тору-ноки, Луан Цзиа попрощался с народом, который его приютил, и покинул Тан-Адю на сделанном из кокосового дерева плоту, направившись к Большому острову.
За прошедшие годы о нем почти забыли, но Луан продолжал скрываться, путешествуя по рыбачьим городкам залива Затин под видом бродячего сказителя. Так постепенно он обошел весь Большой остров, и картины, представшие взору, произвели на него удручающее впечатление. Империя сумела проникнуть во все уголки и подчинить себе жизнь прежнего Хаана. Люди теперь писали на ксана, одевались по имперской моде и говорили с акцентом завоевателей.
Луан испытывал настоящую боль, когда дети потешались над его произношением, словно он был здесь чужаком. Девушки в чайных играли на лютнях из кокосового дерева и пели песни старого Хаана, сочиненные придворными поэтами, чтобы прославить хрупкую красоту жизни: учебные хижины, академии с каменными залами, мужчин и женщин, спорящих о методах обретения знаний, – но пели так, словно это были песни другой страны и мифического прошлого, не имевшего к ним отношения. Их смех говорил, что они не испытывали боли от того, что у них отняли родину.
Луан Цзиа чувствовал себя потерянным и не знал, что делать.
Однажды брел он по берегу недалеко от маленького хаанского городка, все еще окутанному туманом раннего утра, и увидел старого рыбака, который сидел на мостках, свесив ноги в воду, и держал в руке длинную удочку из бамбука. В тот момент, когда Луан проходил мимо, с ног старика свалились башмаки и пошли ко дну.
– Стой! – воскликнул старик. – Залезь в воду и достань мои башмаки.
Ни тебе «пожалуйста», ни «будь любезен», ни «не мог бы ты». Луана, остававшегося сыном благородного клана Цзиа, возмутил тон старика, но, подавив недовольство, он нырнул в воду и достал грязные рваные башмаки, а когда выбрался на мосток, старик приказал:
– А теперь надень их мне на ноги.
С морщинистого темнокожего лица на Луана смотрели холодные темные глаза, от которых бросало в дрожь.
Старик не сказал «спасибо», не сказал «я тебе благодарен», не сказал «извини, не мог бы ты». Гнев, наполнявший Луана, уступил место любопытству. Он опустился на колени, мокрый после невольного купания в море, и надел башмаки старику на ноги, мозолистые, все в трещинах, с кожей, похожей на шкуру черепахи.
– Ты не так высокомерен, чтобы тебя нельзя было обучить, – заметил старый рыбак и улыбнулся, и Луан увидел два ряда кривых, полусгнивших желтых зубов. – Приходи сюда завтра с самого утра, и, возможно, у меня кое-что для тебя найдется.
На следующий день Луан пришел на мостки до первого удара храмового колокола. Солнце еще не заняло свое место на небе, но старик уже сидел на том же месте, свесив ноги и забросив в воду удочку. Луан подумал, что он больше похож не на рыбака, а на наставника из старой учебной хижины, который ждет, когда придут его ученики, чтобы на рассвете позаниматься часок, а потом отправиться по своим обычным делам.
