Лисину хотелось сказать, что не помнит аккордов и вообще не умеет играть, но Настя смотрела на него глазами оленёнка Бэмби, и Влад не захотел портить вечер. В конце концов, уже завтра утром они окажутся в крепости, где её ждёт жутковатый прапрадед, приславший проклятый дневник, так пусть повеселится.
И Лисин запел. Сперва голос звучал чуть хрипло, но связки легко вспомнили те времена, когда Владик Лисин терзал гитару, производя впечатление на молоденьких подружек, и вскоре вокал стал чистым. Ну, почти… Патлатый фыркнул, мол, баритон – безликий голос, то ли дело мы, теноры, но на него не обратили внимания.
Закончив одну песню, Лисин принялся за следующую – из тех, что когда-то мог играть с закрытыми глазами, держа гитару за спиной, и в какой-то момент стало ясно, что он не просто поёт, а поёт для неё.
И только для неё.
Клетчатый пнул под столом лохматого, указал глазами на дверь и поднялся, сообщив:
– Мы к ребятам пойдём.
– Гитару занесите, – обиженно буркнул патлатый.
И едва за ними щёлкнул замок, как сработал катализатор, запустивший реакцию, к которой внутренне стремились и Влад, и Настя.
Лисин оборвал песню на полуслове, а девушка села рядом, положила руку ему на шею и медленно провела пальцем по загорелой щеке.
И не нужно было никаких слов.
Слова сейчас пусты.
– Настя…
Влад крепко обнял худенькую девушку, на несколько мгновений замер, вдыхая аромат её волос, а потом отыскал губами её губы.
Поезд нёсся в ночь, подсказывая стуком колёс и мерным раскачиванием ритм, к которому стремились оба.
А жуткие старики, тюремные камеры, подземные ходы и страшные тайны будут завтра. Завтра.
Завтра-завтра-завтра.
Завтра.
За…
– Он точно спит? – с подозрением спросил Климов, глядя на сидящего в детском кресле Кирилла. – Точно?
Кожа мальчика была очень бледной, почти прозрачной, дыхания Игнат не слышал, вот и поинтересовался. Ребёнок за всю ночь не издал ни единого звука, что тоже было подозрительным: в представлении Климова дети так себя не вели.
– Спит он, спит, – буркнула в ответ ведьма. – Я сделала ему смесь из «Пыльцы морфея» и кое-каких поддерживающих порошков, так что он не просто спит, а действительно набирается сил.
– Ты ему не навредила своими порошками?
Сидящий за рулём Ярцев удивлённо посмотрел на шефа в зеркало заднего вида, Кирсанов рискнул обернуться, чтобы кинуть взгляд, но, правда, тут же вновь уставился вперёд. А вот ведьма, занимающая весомое положение в их маленькой компании, не постеснялась выразить изумление:
– С чего это ты стал таким заботливым?
– Ну… – Игнат замялся. – Он ведь ребёнок. А мы не трогаем детей.
– Правда?
– Я – не трогал, – твёрдо и серьёзно ответил Климов.
А боевики подтвердили слова кивками.
– Ничего с ним не будет, – проворчала Велена. – Я, знаешь ли, тоже не рептилоид.
Игнат рассмеялся. Постарался сделать это легко, небрежно, но все услышали в смехе Климова облегчение.
На самом деле ему до сих пор было неприятно и мерзко вспоминать сцену в квартире Лисина. Даже не саму сцену, в которой, конечно же, не было ничего забавного, а выражение лица собственной матери.
Как же она на него смотрела!
Впервые в жизни Игнат понял, что значит «побежали мурашки от взгляда». И впервые за много-много лет ему было по- настоящему стыдно.
Сейчас мать и Марина спали, ведьма пообещала, что их здоровый, полноценный отдых продлится до следующего утра, и только
