Тогда наш лейтенант ему здраво намекнул, что он лишь потеряет всех нас и даст возможность искирам занять высоту и «Матильду». Следует заметить, что капитан расценил слова будущего главы Апелляционного комитета Палаты лордов как неподчинение приказу, трусость и предательство, достал револьвер, и Чербери оказался в шаге от того, чтобы стать покойником.
Кроуфорд между тем произнес:
– Мосс потом мне признался, все считали, что именно я решу вопрос. Но решил его ты, ганнери.
– Я старший сержант. Моя задача была не терять людей.
Лейтенант, пусть он в мирной жизни был птицей совсем иного полета, здесь стал своим. Таким же, как мы. А братство, оно на то и братство, чтобы защищать попавших в беду. Порой ради этого приходится делать вещи, которыми нельзя гордиться.
Я выстрелил капитану прямо в висок прежде, чем он успел накрутить себя, чтобы убить младшего офицера. Возможно, через секунду это сделал бы кто-нибудь другой. Мосс, или Вороненок, или Уолли. А может, никто бы не шевелился, и Чемберли прикончили под карканье воронов, а уже после мы прибили бы капитана. Потому что он был глупцом, трусом и сволочью.
Но я сделал это и ничуть не жалею. И никто из моих товарищей тогда мне не сказал ни слова.
Конец истории.
– Ты был хорошим солдатом. – Кроуфорд впервые на моей памяти высказал отношение к тому, что произошло в тот далекий день.
– Все мы становились хорошими солдатами, как только понимали, что не бессмертны, как нам думалось перед агитационными плакатами, а можем умереть в любую секунду. Сразу находилась причина для того, чтобы драться. Мы хотели выжить и вернуться.
– Большинство из нас. Я скучаю по войне.
Я понимал, о чем он.
Роща закончилась, впереди лежали пустыри, заросшие высокой, в мой рост, травой вкуса сырого овса, и бесконечными маслянисто блестящими пятнами воды вкуса угля, подтапливающей землю, превратившей ее в болото. Идти можно было лишь рядом с рельсами, здесь насыпали достаточно щебня под шпалы, чтобы появилось хоть какое-то возвышение.
– Следы, – произнес Кроуфорд, все так же, как и прежде, удерживая карабин на сгибе локтя. – Но довольно старые.
Я и сам видел призраки оплывших отпечатков, уже практически уничтоженные дождями. Будь тут Вороненок, он многое мог бы рассказать о человеке, который прошел.
Впереди показалась крыша какого-то здания, и вскоре мы подошли к высокому кирпичному забору с закрытыми на цепь стальными воротами.
– Подсади-ка! – попросил Юэн.
Я помог ему забраться, передал карабин. Кроуфорд так и остался сидеть наверху, точно маленький воробей, возомнивший себя стервятником, пока я не оказался на другой стороне.
Тут рельсы заканчивались. Ржавела заросшая репейником паровая платформа с демонтированным котлом и колесами. Я заглянул в домик охраны. Дверь была заперта, стекло разбито. Несмотря на густую тень, на стене множество темных пятен – кто-то потерял содержимое головы. Скорее всего, погибший во время нападения на лабораторию.
– Осмотрюсь. Найду тебя позже. – Кроуфорд отправился вдоль забора, не ожидая моего одобрения.
Шел он чуть суетливо, и я подозревал, что в сумке у него не только револьвер, но и щепотка серого порошка. Не так много, чтобы отправиться в мир грез, но достаточно для того, чтобы слегка расслабиться. За Юэна я не беспокоился. Вот уж кто способен справиться с любыми неприятностями, так это он. И не только с помощью молитв.
Три серых приземистых одноэтажных здания, соединенных между собой короткими переходами. Несколько хозяйственных построек, сейчас взятых в осаду лужами (подойти к сараям можно было, лишь форсировав водную преграду). И большая оранжерея, состоящая из множества стекол, с куполом и системой труб, подающих воду.
Она не запиралась, и, оказавшись внутри, я испытал разочарование. Если здесь что-то и росло, то очень давно. Никаких растений, даже самого завалящего цветочного горшка, коих на балконах Риерты больше, чем голубей на площади Дукса. Все свободное пространство занимали приваренные под углом к стене странные баки вкуса нарциссов.
Желтые.
Они напоминали саркофаги, которые частенько достают из земли алавиты, с той лишь разницей, что эти усыпальницы создала фабрика, а не древние люди. К каждой емкости подходили ребристые трубки из тусклого металла и плоские кабели, обмотанные изоляцией вкуса скумбрии.
