Крыльцо храма Додолы и Дыя выходило на глухую стену, возле которой рассевшиеся на кошме девицы неторопливо мездрили большущие лосиные шкуры. Небрежно ответив на их поклоны, Викентий нашел распахнутые ворота, вышел в похожий на бревенчатое ущелье второй двор, чертыхнулся и похромал по нему.
С точки зрения обороны город был выстроен безупречно. Враг, прорвавшийся в одни ворота, должен был долго и муторно прорываться по кругу через всю крепость, чтобы просто дойти до следующих дверей. Вот только выходить из внутренних строений наружу приходилось тоже долго и муторно. Пока Викентий добрался до внешней стены, у него опять разболелась нога, и ступать на нее стало крайне неприятно. Наконец он увидел входные ворота, поднялся наверх, на просторную боевую площадку со множеством направленных наружу и вдоль стен бойниц для лучников.
Дый стоял здесь, могучий и мрачный, в темно-красном плаще, в кожаной кирасе с золотыми неизвестными Викентию рунами, идущими по груди и плечам. На голове бога красовался меховой шлем с серебряными пластинами, седая борода была заправлена в два нефритовых кольца и свисала на грудь толстым плотным жгутом. Точно так же, но только в золотые кольца, правитель Чердыня заправил волосы. С его широкого, украшенного золотыми пластинами пояса свисали два ножа и булава с железным звездчатым навершием, а руки опирались на огромную секиру. Причем секиру – нефритовую!
– И что тут? – Растолкав окружающих бога воинов, Викентий пробрался вперед, выглянул через бойницы.
Снаружи происходило что-то странное. Там, на удалении примерно двух сотен метров, покачивалась плотная стена белого густого тумана. На самом краю этой белой дымки тут и там стояли одетые в меховые балахоны шаманы – мерно стучащие в бубны, протяжно воющие, мелко подпрыгивающие. Их волосы ниспадали множеством мелких косиц с вплетенными в них лентами, ремешками, костяшками и веточками, на поясах покачивались ивовые диски с нитчатыми «ловцами снов», мешочки, звериные челюсти…
Викентий повернул голову к правителю Чердыня.
– Они пытаются разрушить защитное кольцо, – негромко поведал Дый. – Каждую весну я самолично трижды опахиваю город, а затем моя любимая супруга, Додола, сестры Триглава и Макошь и чердынские ведьмы заговаривают борозду на защиту от порчи, сглаза, болезни и чуждого колдовства. Оборотни не в силах ни пройти через этот круг, ни послать в него лесных зверей. Их чары разрушаются, звери обретают свободу и разбегаются, мороки развеиваются, проклятия не долетают до стен. Поэтому лесовики созвали своих самых сильных шаманов и разрушают обережные чары.
– Так чего же вы смотрите?! Их нужно перебить!
– Не все так просто, сварожич, – покачал головой бог-громовержец. – Чем дальше борозда, тем больше земли под защитой, тем граду спокойнее. Посему вскопал я ее так далеко, что стрелой не достать.
– Так выйдем и врежем по лесовикам, дабы и саму дорогу сюда забыли!
– Их многократно больше, нежели нас, сварожич, – вместо Дыя ответил пожилой воин. – Коли в тумане таится засада и кинется на вышедших воинов, нам придется закрыть врата, дабы не пустить оборотней в город. И все мужи, кто останется снаружи, погибнут.
– А вы что, собираетесь жить вечно?! – оскалился на него Викентий. – Ну-ка, дай сюда…
Бог воинов снял с пояса сварожича палицу, повесил себе на пояс, вытянул у него топорик, взял щит и копье. Смертный перечить богу не рискнул, лишь глянул на Дыя за поддержкой:
– А как же я?
– А ты будешь стоять здесь и бояться! – громко ответил Викентий, отступил к лестнице, окинул воинов хмурым взглядом. – Запомните раз и навсегда, славяне! Лишь тот имеет право жить на своей земле, кто готов в любой день и час без колебаний жизнь за ее спокойствие отдать. Плевать на то, уцелеем мы или нет в этой схватке. Главное, чтобы сдохли чужаки, на нашу землю ступившие! Нет большего позора, чем стоять, смотреть на врага у твоего порога и ничего не делать! Никто не живет вечно. Так умрем со славой! За мной, сварожичи! Открывайте ворота!
Отчаянно хромая на больную ногу, реконструктор спустился вниз, вошел в арку ворот. Створки медленно поползли в стороны. Викентий пристукнул древком копья о землю:
– Во славу Одина! – и вышел на свет.
Приволакивая ногу, он двинулся в сторону ближнего шамана, с наслаждением ощущая, как шипит и пузырится в жилах кровь, разгоняя по телу волну ярости, как душа наполняется восторгом от предвкушения новой, безнадежно смертельной схватки, как сердце разрывается неодолимой мощью от того восхищения, с которым смотрят на него многие десятки славян, столпившихся на стене, как исчезает боль в стремительно крепнущей ноге.
– По-о-оберегись!!! – Викентий с силой толкнулся левой ногой и стремительно ринулся вперед. Вскинул щит, принимая на него
