Дюшку, скорее всего, опять не Дюшка.
– Мэлядой чэлявек! – шепелявя и пришепетывая, обратился старикашка к Ризу. – Я зэпямятовал, как вяс зявют и чтэ ви здесь деляете!
– Меня зявут супермутант Риз Шортэндл, и занимяюсь я тем, что отвинчиваю посетителям вроде вас ноги от ягодиц, причем не вставая с места! – бросил ему в ответ злой, как муточерт, Ризенгри. – Показать, как я это делаю?
Практически не отрываясь от чтения очередной истории здоровья, Риз протянул к старику руку, удлинив ее метра на полтора, схватил дедка за лодыжку и несильно сжал.
– Ой! – сказал старик, выпучив глаза на руку-кишку и зомбиобразно покачиваясь. – Очявидно, я сясел с ума… Мне поря игрять в коребочку…
Ризенгри убрал руку, и старик, развернувшись на сто восемьдесят градусов, вышел. Риз проводил его взглядом и вдруг заметил Элину, мумией застывшую в проеме между стеллажей. Она крепко прижимала к груди чью-то толстую историю здоровья с двумя черными полосами и не шевелилась. В отличие от старичка, Элина не сомневалась в том, что она не сумасшедшая и видела именно то, что видела. Прошла вечность.
– Да, – признался наконец Риз. – Я на самом деле мутант. На самом деле из другого мира. На самом что ни на есть. Это в наших отношениях что-то принципиально меняет?
– Нет, – выдохнула Эля. – Нет-нет. Ничего не меняет. Ничего.
Однако в отношениях Элины к Ризу поменялось многое. Одно дело – любить, но и жалеть больного одноклассника, который с детства считает себя ненастоящим и выдумывает небылицы про далекую странную планету. И совсем другое – дружить с супермутантом, прилетевшим с этой далекой таинственной планеты.
Ризи тоже стал относиться к Элине иначе. Из обычной влюбленной в него девчонки она превратилась для него в единственного человека, от которого можно не иметь тайн.
Теперь ребята почти не расставались.
Через две недели Ризи показал Элине одно из своих ночных пристанищ. Произошло это днем. Обычных четвертых землян в дневное время в свои владения Тьма не пускала. Но Риз поступил очень просто. Он заранее протащил в апартаменты Ночи дневные светильники. Затем днем просочился туда сквозь стену и зажег их. Теперь оставалось только: «Дерни за веревочку, дитя мое! Дверь и откроется». Дверь и открылась. От всего увиденного Элина пришла в состояние шока. Ей было даже хуже, чем в тот день, когда она узнала, что ее папа – преступник. Ей было даже хуже, чем в тот день, когда она узнала, что Ризи – мутант.
– Значит, сны – это совсем не сны? – спросила она Риза. – Но тогда все… по ночам… Послушай! Мы должны рассказать правду остальным.
– Обязательно! – пообещал Риз. – Только сначала мне нужно вычислить Дюшку А то потом такое начнется, что нам с тобой уже не до Дюшки будет.
Эля с ним полностью согласилась.
– Послушай, кстати, а почему ты до сих пор не смотришь ночные сны? – поинтересовался Риз. – Неужели не интересно?
Эля покраснела и опустила глаза.
– Я смотрю, – призналась она. – Но только никому об этом не рассказываю.
– Почему? – удивился Риз.
Эля ответила не сразу.
– Знаешь, сначала из-за мамы. Я не хотела, чтобы она волновалась. Ведь моего отца забрала Тьма и… Ну, ты понимаешь, да? А потом все так странно у меня стало складываться…. Видишь ли, у меня ночные сны действительно нестандартные какие-то. Я даже в СС хотела обратиться, но испугалась.
Элина осеклась: вдруг Ризи тут же поинтересуется, почему она боится СС? Тогда придется врать или рассказывать про папину тетрадку. Но Риз не спросил. Точнее, он спросил, но не про СС:
– А что в твоих снах странного?
Эля рассказала и про нетронутые яблоки, и про отсутствие записей в бэ-бэ, и про разбросанные поутру вещи. Ризенгри смеялся, как ненормальный. Он хохотал, держась за живот. Эля обиделась:
– Я тебе как другу, а ты… Разве ты не понимаешь, что я каждую ночь подвергаюсь смертельной опасности?
– Ладно, прости, – отсмеявшись, сказал Риз. – Так и быть, сегодня ночью я постараюсь защитить тебя от «смертельной опасности»!
– Ты?
