Силису не хотелось ни просить, ни настаивать. Возможно, прихотливые поветрия схода без уговоров улягутся в нужное русло и народ легко согласится помочь. Объяснил на первых порах как есть.
– Говорят, недавно за горами неизвестное кочевье шаталось, – затараторила Лахса, страшно довольная, что все ее слушают. – Кочевники ведь не спрашивают, где им селиться. Идут, выискивая оленные пастбища, или вслед за дичью спешат, будто хищные звери. А здесь буря возьми и приспей. Отогнала скитальцев незнамо куда. Нипочем теперь не догонишь, не догадаешь, которая ихняя женка малышку подбросила!
– Юрту нам надо бы попросторнее да повыше, – прервал жену Манихай, выряженный в поношенную доху со следами былой красоты. – Хоть я здоровьем не вышел и постоянно болею, вон сколько детишек питаю-ращу… Легко ли?
Он быстро стрельнул глазом на Тимира, и лицо кузнеца запылало, как вынутая из очага головня.
Толстощекий, только что придя в себя от отпора старика Кытанаха, съязвил:
– Мы будем новый потолок вам ладить, а ты в это время на лежанке скучать и в старый плевать?
Манихай поднял очи, полные горькой укоризны:
– Все бы тебе, острослову глумливому, потешаться над пожилыми и хворыми…
По рядам вновь всплеснулась усмешливо-злая волна. Не оставила в покое ни толстяка, ни отца большой семьи:
– Прогони свой гнев, Сало-Мясо, погрызи косточку!
– Ой, это ты, что ли, хворый, Манихай? То-то вы с Лахсой наплодили ораву, до полудней недужа в постели!
– И-и-и, Манихай! Зачем тебе новая юрта? Ты ж готов поселиться у кого-нибудь в гостях!
Разобиженная чета, растерявшись, задергала по сторонам головами.
– Эй, хватит чесать языки, – заступился наконец Тимир. – Завтра я привезу сухого леса на юрту. Малым сходом строить начнем. Кто подсобить не желает – принуждать не будем. Но не пеняйте, если запомнится.
Все знали, кому кузнецов сынок отдан на взращивание ради обмана бесов. Перечить Тимиру – без ножей и украшений остаться. Насмешки в два счета сменились поспешными восклицаниями:
– Как не помочь!
– Отгрохаем юрту!
– Махом сладим, делов-то!
– Кто б еще взял бедняжку-подкидыша, кабы не Лахса с Манихаем? – с состраданием сказала какая-то женщина.
– Все ж молодцы, не отказались от сиротки!
– Хорошие, добрые люди…
Взбодренный Манихай, обретя дар речи, поклонился:
– На шутки я не злопамятлив. Спасибо всем, кто нас поддержал. Надеюсь, и в Голодном месяце не дадите нашим детишкам с недокорму Сюр испустить, отлузгаете крохи от общих щедрот…
– Никому в долине бескормица этой зимой не грозит, – успокоил Силис. – Довольно мяса привезла дружина. Если пояса попридержим, еды до отела всем хватит. После схода Асчит с воинами выделят доли каждой семье по рту. Постарайтесь забрать сегодня.
Радостный галдеж утих, когда встала Главная Хозяйка Круга. До того многие приметили, что почтенные старухи сидят, крепко зажмурив глаза и словно бы отдалившись от всех. Наверное, шум препятствовал их купной думе, мешал средоточию совещательных мыслей, умеющих беззвучно переливаться из одной головы в другую, точно из сосуда в сосуд.
– Слова прошу, – сказала Хозяйка. Ее голос был вроде негромким, но гулким. Эхом отскакивал от потолочных балок и жердевой подволоки. – Мы согласны со всеми решениями, кроме одного. Пусть дочь Никсика из рода щук, девочка именем Олджуна, живет у багалыка. Но лишь до тех пор, пока не найдутся ее кровные родичи по материнскому аймаку. Хорсун должен позаботиться, отправить на север гонцов по весне.
Олджуна вскинулась было, но старуха, не удостоив ничтожную взглядом, твердо заключила:
– Круг схода завершен, можете расходиться.
По молчаливому уговору воины не вспоминали о пряморогом лосе. Подмороженную тушу разрубили на куски, перемешали с остальными – уж кому выпадет. Мясовар Асчит, помахивая топором и перемигиваясь с аймачными, весело балагурил:
– Подходи-налетай, мясцо разбирай! Нынче всем богато достанется: парню – что сколупнется, девке – что отщипнется, старушке – что захочет, собаке – что отскочит!
Прикинув расчетливым глазом, сколько примерно получится долей по известному числу живущих в долине, он распределял мясо
