так, чтобы разнообразить еду. К сохатине добавлял оленину и косульи стегна, горькую плоть кабарог и прочую мелочишку. Мясистые задние части отпускал тем, у кого близилась свадьба. Старикам, хилым и детям выделил шматы постной лосиной телятины – пищи нежной и благостной для желудка. К малым, старым и болезным отношение особое: растущими были все, ветхими будут все; заболеть, искалечиться может любой, если так пало по жребию Дилги. Аймачные старшины вручили шкуры и камусы родителям девиц на выданье и нуждающимся в обновах.
В незапамятные весны древняя привычка дележа общей мясной и рыбной добычи дала начало северному обычаю гостеприимства и доброго соседства.
Люди саха не берут провизии, если собираются ехать по населенным местам. К кому бы ни зашел путник, он всюду чувствует себя желанным гостем. Остается в радушном доме столько времени, сколько ему покажется пристойным. Никто не прогонит его за порог. Хозяева по-хорошему привечают и неприятного им человека. Дают укрыться самым теплым одеялом, кормят-поят остатками снеди в голодные дни, сами только понюхают. Чужому коню зададут лучшего корма, урывая у своих коровок. Приличный прохожий обыкновенно не засиживается дольше дня-ночи. Но даже с присутствием надоедливого, который пожелает остаться дольше, люди будут смиряться до тех пор, пока дух огня в очаге не начнет трещать и плеваться искрами, намекая пришельцу, что он загостился. Тогда и завзятый наглец постыдится испытывать терпение хозяев.
В день убоя скотины каждый двор откладывает на подарки доли мяса, ливера и кровяных колбас. Распределением ведают бабки. Они хорошо помнят, кто и когда щедро делился. Не забывают бедняков и одиноких старцев, даже если те живут далеко. Случись обойти подношением соседей – рискуешь стать первым врагом. Однако и недружественные семейства, живущие поблизости, все равно обмениваются гостинцами, не то остальные осудят так, что мало не покажется. Другое дело – отправить нелюбимым ненаваристый жилистый кусок, а уважаемым – справный кус грудины с твердыми прослойками сочного лакомого жирка. Лишь бы невзначай не послать никому оскорбительного дара – шеи с позвонками.
Иной раз самим хозяевам от всей туши остаются шея и голые лытки. Да нечего горевать: заколют соседи бычка, с поклонами притащат подарков взамен. Если же корова у кого-то отелится раньше, чем у других, соседки с утра захаживают с пустым туеском. Так неужто пожалеешь для их деток молока и сливок? Сегодня ты людей кормишь, завтра – они тебя, иначе на суровой Земле саха не прожить. Пища дается от Белого Творца и Хозяйки Орто Алахчины, грех не поделиться со всеми.
Звериная кровь багровой крупкой покрыла истоптанный снег. Ничего, собаки подберут, вылижут кровяную кашицу до земли.
Рачительные эленцы успели сменить летние сани на зимние, крепленные ремнями и более подвижные на снегу. Хозяева лошадей и быков договаривались, кому куда удобнее развезти мясные доли. Заворачивали их в шкуры и помеченную углем бересту, чтобы не перепутать.
Озаренные отворачивались от мяса. После долгих лет воздержания от снеди, имеющей кровь, им было отвратно переносить нутряной дух плоти. Делали вид, что не замечают любопытных взглядов, не слышат насмешек. Обычно всегда деятельные и чем- нибудь занятые, жрецы теперь праздно прохаживались поодаль. Лениво отвечали на вопросы обожающих их старушек. Ждали, когда аймачные освободятся. Не только Большой сход сегодня, но и похороны. Надо сказать прощальные благословения над телом Никсика, надлежаще отправить по Кругу мстительную душу Сордонга. Воины Хорсуна поскакали по селеньям искать жертвенного тельца темной масти. Все остальное было готово к обряду сожжения шамана.
Стоя у открытых дверей мясного подвала, Силис тоже маялся вынужденным бездельем. Рядом слепая Эмчита беседовала с травником Отосутом. Возле них, выкусывая кровянистый снег, крутился пес Берё, приятно взволнованный путаницей вкусных звериных запахов.
– Забрала свою долю? – спросил Отосут старуху.
– Урана отвезет, – отмахнулась Эмчита. – Ты мне скажи, есть у тебя желчь лесного деда? Надобно не от медведицы. Женщинам от «старика» полагается. Не думала, что стольким людям потребуется желудочное питье. Да и детишки животами страдают. Еще бы не страдали, питаться-то им в Сытыгане приходилось лишь гнилой рыбешкой да заболонью, заваренной в пустом кипятке. И грудью почти все недужны, а ведь при этом рыбу вообще есть нельзя.
– Возьми у мясовара Асчита кабаргового мускуса для смазки горла, – напомнил Отосут. – А я тебе медвежью желчь принесу и жир тройной топки.
– Приходи скорее, не тяни дней, – попросила Эмчита. – Детей нужно лучше проверить. Думаю, там куча всяких болячек… Да, Кытанах на глаза жаловался, зрение, мол, помутнело. С пяти шагов перестал различать жеребца от кобылы. Прижигания бы сделать ему на виски, хоть ненамного отдалить слепоту. Потом травы с корешками поможешь разобрать, я летось много напромыслила.
Силис про себя подивился, как спокойно старуха говорит о чужой слепоте, хотя сама незряча. А как о людях заботится! Вот бы кого не помешало взять в Малый сход. Да не берут носящих платье в советчики. Слово на общем сходе и то дали женщинам всего с
