Манихаю осталось дверь коровьей шкурой обшить.
Пока одни мазали наружные стены, вторые трамбовали крышу, а третьи лепили камелек. В выжженное дупло очага залез юркий старец Кытанах. Набивая внутренние стенки жерла речной глиной, разговорчивый дед вещал гулко, как из бочки:
– Кто живет самый длинный человеческий век, у того отрастает новый зуб мудрости, что дарит знание сокровенных загадок жизни. К такому человеку вторая молодость приходит!
– А третья к тебе еще не пристает с ласками? Ну, такая застенчивая одноглазая красотка на одной ноге? – подтрунил старик Мохсогол, подбавляя в обмазку камелька простокваши для пущей гладкости.
Напарник не растерялся:
– Э-э, кто о чем, а этот все о бабах!
Юрта наполнилась смехом, словно упругими воздушными волнами.
– Хозяин, дрова принимай! – крикнули с улицы.
Манихай вышел и отшатнулся, упершись в огромный воз древесного лома и хвороста. Поодаль Сандал с Абрыром осклабили довольные лица, принялись швырять к поленнице стволины и охвостья горбылей. Десятки проворных рук тут же подхватывали лесной дром, рубили и складывали из нарубленных чурок окладистую трехрядку.
Глазам своим не поверил Манихай, когда увидел полностью сложенный новехонький дом в недавно пустом южном углу двора. Ни в подборе леса, ни в прочности мощных столбов, ни в высоте и ширине юрты нечего было менять и править. Все толково и складно, все одно к одному.
Ребятишки с Нюкэной пустились в пляс. Только Атына среди них не было – с утра унесли к соседям. Лахса, стоящая у коновязей с завернутой в одеяльце Илинэ на руках, не удержалась – расплакалась, не смогла путем поблагодарить людей. И Манихай не смог, комок застрял в горле. Должно, простыл, выпив намедни с устатку холодной воды из уличной кадки.
Силис пришел на выручку:
– Пусть мой друг Дьоллох новую песню споет.
И мальчик запел:
Все слушали и удивлялись, какой у мальца голос звонкий. И наряд слов продуман не хуже, чем в песнях взрослых. Лучшей благодарности быть не могло!
