Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник)

мальчишками на подхвате – и выливали на кукловодов ведра воды.

Часть воды попадала на марионеток и стекала по их деревянным – хотя нет, дерево бы не выдержало постоянной сырости, скорее какой-то иной материал, вероятно кость – лицам потоками слез.

Хотя, надо сказать, это было весьма в тему сюжета.

Давали «Медею». Старую, древнюю, замшелую «Медею». О которой уже добрую сотню лет как не вспоминали на человеческих сценах – и вот так внезапно, в глухой провинции, на сцене этого причудливого нелюдского театра…

В этом было что-то завораживающее, да.

Марионетки в человеческий рост, чьи черты воспроизводили в малейших деталях черты человеческие, – и можно было бы принять их за людей, если бы не гнущиеся во всех направлениях конечности и совершенно нечеловеческая гибкость тел. Марионетки, разыгрывавшие античную драму в полном молчании, под аккомпанемент лишь шума дождя.

И над всем этим – огромные осьминоги, крепко держащие в щупальцах веревки от марионеток, одновременно и кукольники и крестовины…

Раздался утробный гудок. Осьминоги сложили щупальца, а марионетки, печально брякнув, обвисли. Люди зашевелились. Кто-то встал и направился к выходу, кто-то начал переговариваться.

– Антракт, – произнесла девушка вслух.

Я понял, что она таким образом избавляет меня от неудобства задать вопрос, и почувствовал к ней благодарность.

Занавес упал мокрой тряпкой – и до меня докатилась волна сырости.

– Почему они показывают наши пьесы? – наклонился я к девушке.

– Что? – не сразу переспросила она.

– Почему они показывают наши пьесы – почему не свои?

– А вы раньше видели эту?

– Нет, – признался я.

– Тогда какая вам разница?

– Но если это их театр… неужели у них нет своих?

– Ну, может быть, вы просто не готовы видеть их пьесы?

Я рассмеялся. Девушка сухо улыбнулась и поправила плед, закрывающий ноги.

Меня кто-то толкнул. Рыхлый парень с лицом дауна и тянущейся из краешка губ ниточкой вязкой слюны протягивал в мою сторону поднос, заставленный стаканами, из которых поднимались вверх струйки пара. Пахло чем-то терпким и сладковатым. Я сделал отталкивающий жест рукой, парень понурился и пошел дальше по рядам. Там к нему были более приветливы – и даже что-то покупали. Парень неуклюже, работая лишь правой рукой – левая, видимо больная или сломанная, безвольно висела под рубашкой, – пересчитывал деньги и, кажется, ровным счетом ничего не понимал в них.

– У них тут работают люди? – удивленно спросил я.

– Почему бы и нет, – пожала плечами девушка. – Посредники, переводчики, улаживатели всяческих дел с городскими администрациями – почему бы и нет?

– Разносчики напитков, – подхватил я.

– Почему бы и нет? – повторила девушка. – У вас же в театрах тоже разносят напитки и еду?

– В кино, – поправил я. – В кинотеатрах. Иллюзионах. Вы перепутали.

– А, – неопределенно ответила девушка. – Ну да, конечно, перепутала. Извините.

– Конец, – снова произнесла девушка через полчаса, когда прозвучал еще один гудок. Собственно, она этого могла и не говорить. Медея поднялась в небо с мертвыми детьми на руках, Ясон остался бессильно взывать к Зевсу – действительно конец.

– Хорошее представление, – сказал я. Не знаю, насколько это было искренне, но в тот момент я сам себе верил.

Люди вокруг нас уже пробирались к выходу, поднимая воротники и раскрывая зонтики, девушка же не вставала. И вместе с ней почему-то сидел и я.

– У вас очень интересное лицо, – внезапно сказала она, бросив на меня быстрый взгляд.

– Что? – Я не ожидал такого поворота беседы.

– Лицо у вас… такое… – Она сделала обводящий жест рукой. – Интересное. Типажное.

– Какого типажа? – осторожно уточнил я.

– Просто типажное, – пожала плечами она.