улучшит глобальный баланс. Ну, ты понимаешь.
– Допустим. А мне-то что за радость?
– Ты тоже внакладе не останешься. Сумма с четырьмя нулями на счет в указанном тобой банке. Возможность эмигрировать в любой момент. Но если ты захочешь принять непосредственное участие в дальнейших событиях, я уверен, мои хозяева смогут удовлетворить самые изощренные запросы. Многовато славян. Многовато евреев. Продолжать?
– Разве я похож на кровожадное чудовище?
– Честно говоря, да.
Тут я вспомнил свое демоническое отражение во вспученной стене распадающегося дома номер тридцать один по Мантойфельштрассе и подумал: а ведь действительно, восприятие этого бедняги, чьи прежние органы чувств мертвы, целиком зависело от настройки, сделанной проводником. Не исключено, что ему в его посмертном бреду кажется, будто он пробирается пылающими тропами ада, защищенный только псевдомагической болтовней, и за каждым иллюзорным кошмаром его поджидают демоны, норовящие засунуть только-только освободившуюся душонку в следующее, еще более поганое воплощение. Ну разве не ирония судьбы? Я же говорю: пытка никогда не кончается.
И тем не менее я ведь не ослышался: этот получасовой свежести покойник пытался купить меня, судебного пристава, предлагая деньги, уютную старость, ремесло палача. Жалкий торгаш. Бедняга попросту не осознавал, насколько смехотворны его поползновения.
– Прошу прощения, – вмешался проводник, будто прочитав мои мысли. – Герр Кристиансен хотел поинтересоваться, нельзя ли в обмен на прекращение преследования предложить вам билет в Гимле.
Герр Кристиансен уставился на него, словно слышал собственное предложение первый раз в жизни (и в Послесмерти). Скорее всего, так оно и было. Но тибетец явно лучше ориентировался в чужих загробных проблемах. Ему почти удалось меня удивить. Рай и вечную благодать в таких крупных дозах мне еще не предлагал никто. Искушение узнать больше и подробнее было слишком велико для ничем не примечательного тихого холостяка средних лет. Я всегда питал слабость к разного рода романтическим сочинениям.
– Ну-ну, – поощрил я эту парочку наглецов, продолжая посасывать коньячок для пущего эффекта.
– Герр Кристиансен не шутит, – заверил меня тибетец. – И не берет на себя слишком много. У него действительно имеется билет в Гимле, врученный ему вашим глубокоуважаемым хозяином.
Что за чепуха? Билет в Гимле? Да еще врученный моим Хозяином? Абсурд. Я впервые слышал, что в Гимле можно попасть по билету. Может, туда и экспресс ходит?
Должно быть, я был пьян. Или мерзавец Генрих незаметно подмешал какой-нибудь дурманящей гадости в мой коньяк. Я перестал получать удовольствие от разговора. Что-то пошло наперекос, причем не только на уровне слов. И хотя искажение было плевое, в моей голове рождались предположения одно хуже другого. Эти мертвецы… они все в сговоре, Генрих – тоже проекция, а тот одинокий пьяница за столиком у окна – легендарный Белый Адвокат, отмазавший от вечной пытки десяток государственных преступников, позже объявленных святыми и мессиями.
Вот это влип. И ведь не скажешь Хозяину в оправдание: простите, дескать, дьявол попутал. Тут нет никакого дьявола. Я сам во всем виноват – я, со своей дурацкой неутолимой тоской по лучшей жизни.
– Извините, господа, – раздался тихий, вежливый и абсолютно трезвый голос поблизости от моего левого уха.
Легок на помине. А ты куда лезешь, коротышка? Или, может, к тебе надо обращаться иначе: «Не соблаговолите ли представлять мои интересы, господин стряпчий? Я, правда, вряд ли смогу оплатить ваши бесценные услуги, разве что обещаю быть хорошим всю оставшуюся жизнь. Я продолжу медитировать, не стану поддаваться соблазнам, постараюсь полюбить своих вонючих ближних и буду благодарно утираться, получив по морде от кого-нибудь из них…»
Коротышка итальянец продолжал, прервав мою почти молитву:
– Я случайно услышал ваш разговор. Еще раз прошу извинить меня за бесцеремонное поведение, но не могли бы вы отдать билет мне? Поверьте, мне очень надо. Будьте любезны.
Все это начинало напоминать то ли дурной сон, то ли скверную комедию. По-моему, так думал не только я один. Герр Кристиансен изобразил на лице ледяную ухмылочку и процедил вполголоса:
– Пошел вон, идиот.
– Я бы пошел, – извиняющимся тоном пробормотал недоносок, – но, поверьте, мне очень надо.
С этими словами он выставил перед собой аргумент посущественнее, чем «мне очень надо». Если не ошибаюсь, это был двадцатизарядный «Маузер К-96» – машинка не самая современная, но вполне способная отправить меня в Послесмерть насовсем, а
