шипов, отполовинило точно посредине, а из обрубков хлынули новые потоки крови. Несколько пальцев упали в пыль.
Мышцы на чудовищной морде напряглись, челюсти под хруст костей обхватили голову водовоза еще плотнее. Тварь по-собачьи дернул башкой, и обезглавленное тело, заливая все вокруг кровью, кулем плюхнулось на мостовую.
Неимоверным напряжением всех сил одолев оцепенение, Антон очень медленно открыл дверцу машины, с трудом забрался вовнутрь, выжал сцепление и повернул ключ. Стартер сипло закряхтел, однако двигатель молчал. Вторая попытка… И опять безуспешно.
Пересилив страх, Антон поднял взгляд и увидел, что лошадь флегматично дожевывает остатки водовозовой головы. Глаза ее, пугающе пустые, оценивающе вперились в Антона.
А двигатель все никак не хотел заводиться.
Терзая стартер, Антон увидел: жуткая кляча, мерно работая челюстями, переступила копытами, судорожно встряхнулась и пошла в его сторону. Недоуздок натянулся, уродливую башку повело назад. Лошадь, словно отмахиваясь от гнуса, дернула головой, губы лопнули под напором удил, но железо уперлось в кость и спустя миг ремень порвался. Мерзкая скотина фыркнула и, мерно цокая подковами, продолжила неторопливо надвигаться на Антона.
Антон снова повернул ключ…
И двигатель ожил! Машина, наконец-то выказав готовность двигаться, мелко задрожала!
В этот момент в дверях лаборатории показался Каратыгин. Антон, не спуская глаз с приближающейся твари, торопливо распахнул дверь и, едва дождавшись, когда управляющий сядет в машину, рванул с места.
В первый миг Антон хотел ударить чудовище мощным бампером, но здравая мысль, что машина может опять заглохнуть, заставила крутнуть баранку влево, и твердый край бампера промелькнул в полуметре от лошадиной ноги.
Павел Осипович недовольно проворчал:
– На пожар гонишь?
Антон, все еще не отошедший от увиденного, долго молчал, потом выдавил:
– Павел Осипович… Там… лошадь…
Каратыгин, удивленный полным обращением и странно звучащим голосом Антона, вскинул голову.
Антон, под внимательным взглядом начальства, словно перед прыжком в воду, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:
– Там лошадь водовоза сожрала.
Павел Осипович крякнул, но не удивленно, а скорее с досадой. Помолчав, спросил:
– Кто-то еще там был? Кто-то еще это видел?
Теперь настала очередь удивиться Антону:
– Так вы знаете?
Каратыгин потер переносицу, подумал немного, но все же ответил:
– Ну, не именно про эту лошадь…
Антон ударил по тормозам и безголосо крикнул:
– Палосич, да что ж это?!.
Тот остановил знаком:
– Ты, паря, нишкни! Не время щас голосить… Тут это…
Павел Осипович надолго умолк, отрешенно глядя на дорогу, на ощупь достал портсигар, закурил. Антон молчал. Понимал, вот именно сейчас произойдет что-то важное, настолько важное, что сродни… Тут его воображение пасовало, но все равно он понимал, что еще немного – и начальник скажет такое, после чего «хоть ложись, да помирай».
Но Павел Осипович молчал. Курил и молчал.
Длинный столбик позабытого пепла торчал из мундштука.
Наконец, когда Антон потерял счет времени, он очнулся, поймал взгляд Антона и начал:
– В общем, Тошка, дело – швах! Думаешь, чего нас вызывали? Да вот за такими «лошадьми» и вызывали. Не только здесь, а и по всей стране… – Он запнулся, но тут же продолжил: – Да что там манерничать! Скажу как есть… По всей стране такая же дерьмовая петрушка происходит! Да не один-два случая, которые и замолчать бы можно, а сотни, тысячи, если не десятки тысяч! И это еще, учти, не каждый видок в органы идет – психическим прослыть желающих не густо… Ты ж вон тоже про свою лошадь- людоеда не сильно рвался рассказать…
Антон кивнул: ему стоило немалых сил рассказать о жутком происшествии, да и осмелился лишь потому, что Павел Осипович
