«Трофей», чьего появления с нетерпением ждал его дядя, выскользнул у него из рук. И теперь он сжимал в руках пустоту.
Мужчина досадливо скривился. Стоило подумать о Таро, как у него все внутри вскипало от ярости. Так и хотелось повернуть назад, запрыгнуть в первый попавшийся шаттл и отправиться за ней на базу.
Если бы дело касалось только желаний самой девчонки, то он, несомненно, именно так бы и поступил. Забрал ее – кричащую, сопротивляющуюся, даже рыдающую – и силой приволок бы домой. Посадил под замок и держал взаперти, пока не образумится или до самой свадьбы. Здесь бы Рейн быстро наставил ее на путь истинный, научил покорности и хорошим манерам.
Но теперь, из-за проявившейся бесовой аномалии, судьбой Таро вершит МВА. А играть против Совета, тем более если сама невеста не желает его видеть, бесполезно. Тут даже Фейрус бессилен.
Да и не захочет он вмешиваться. Когда узнает, кем она должна будет стать.
Особняк встретил своего хозяина безмятежной тишиной. Тусклым светом фонарей, тронутыми росой клумбами, стройными кипарисами, подстриженными в форме спиралей.
В полукруглой пристройке первого этажа, в ее стрельчатых окнах, горел свет.
«Уже не спит». – С тяжелым сердцем мужчина направился к входу. Из холла сразу прошел в кабинет, где его дожидался дядя.
Л’эрд Фейрус Арвейл из окна наблюдал за появлением племянника. Видел, как тот, угрюмый и мрачный, медленно входит в дом. И даже когда за спиной у Арвейла натужно скрипнули петли, он не обернулся.
– Меня дожидаешься? – Рейн опустился на диван, машинально прошелся взглядом по знакомой обстановке: деревянным панелям, оттенявшим светлые стены; стеллажам, забитым книгами, написанными чуть ли не первыми поселенцами Радамана; вычурной люстре из хрусталя; потертому ковру ручной работы.
Все как обычно. Атмосфера этой комнаты, да и всего дома, была пропитана стариной и традициями. Повсюду, куда ни глянь, редкий антиквариат, который на протяжении всей жизни коллекционировала его покойная мать. Это была ее страсть, ее мания.
Рейн предпочитал проводить время в своей городской квартире, в более привычной и приятной ему обстановке. И компании. А не прозябать в этом средоточии мрачной роскоши и тишины.
Фейрус был заранее предупрежден, что племянник летит один, и, зная непростой характер Даггерти, догадывался, что произошло что-то из ряда вон выходящее.
«Надеюсь, она хотя бы жива», – пробормотал тогда мужчина.
– Куда подевалась твоя невеста? – Арвейл обернулся к племяннику и, опираясь на трость с набалдашником из черненого серебра, прошел к своему любимому креслу. Старому, выцветшему – ему, как и всему остальному в этом доме, стукнула не одна сотня лет.
– Я больше не женюсь, – помедлив, все-таки сообщил Даггерти.
– Не понравилась девушка?
– Мы с Шионой… – Рейн поморщился, тщетно пытаясь подобрать простые объяснения, после которых его оставят в покое. Хоть и понимал, что от проницательного родственника все равно ничего не утаить и сейчас ему придется пережить не самые приятные мгновения.
– Выкладывай, – нахмурившись, велел Арвейл.
Стараясь не вдаваться в подробности, племянник рассказал тому об инциденте, произошедшем после помолвки, и выкрутасах Таро. Уверял, что из кожи вон лез, дабы загладить вину и вернуть девчонку, но та уперлась и ни в какую. В общем, показала себя не с лучшей стороны: взбалмошной и строптивой.
Историю про таблетки Даггерти скромно опустил, посчитав, что о таких нюансах Фейрусу знать не обязательно.
– Последний тест показал наличие у нее аномалии, – окончательно добил дядю Рейн и замолчал, ожидая ответной реакции.
Фейрус поднялся, и его высокая нескладная фигура, облаченная в темно-серый костюм, заскользила по кабинету подобно тени. Он приблизился к племяннику почти бесшумно, увязая тростью в блеклом ворсе ковра, и, когда двигался медленно, хромота была не так заметна.
Рейн не понимал упрямства Арвейла, его нежелания поставить бионический протез. Уже давно забыл бы о боли, о своем увечье, полученном много лет назад на лошадиных скачках, еще когда жил в своем родном мире и любил пробовать себя в качестве жокея. Благодаря технологиям Радамана проблему с ногой можно было легко устранить.
Но Фейрус цеплялся за свою ущербность, будто за воспоминание о прошлом. И он, и его сестра Миара, прожив на Радамане почти полстолетия, так и не смогли назвать его домом. Душой они всегда оставались на родной планете.
Отсюда и страстная любовь матери к антиквариату. Выросшая в эпоху пара и первых научных открытий, Миара тяготела ко всему
