— Две чаши каждый вечер? — спрашивает она.
— Да.
Она качает головой.
— А ты теперь здесь? В Обравиче? Банк?
— Да. А ты здесь потому…
— Потому что я узнала, что ты здесь.
Она всегда была откровенна, он это помнил.
— Понятно, — говорит он довольно спокойно, но его сердце бьется быстрее. — Ты так и не вернулась в Дубраву.
— Нет. Я… нет, — молчание. Она спрашивает:
— Ты женился? На той умной девушке, которой ты нравился? Ее звали Катья?
— Ката Матко. Нет, — он улыбается. — Мой брат на ней женился. У них уже двое детей.
— Понятно. И… значит, ты добрался до Ашариаса, тогда? Вместе с художником? Успешно? Ты еще туда возвращался?
— Съездил успешно. Но больше туда не возвращался. Там возникли трудности, и я чуть не погиб.
— Вот как?
— Ты слышала о восстании? Там, где ты была?
— Когда умер принц? Да. Я была тогда в Тракезии. А ты?..
— Я уехал оттуда как раз накануне. Перо меня вывез. Он спас мне жизнь.
— Вот как, — повторила она. — Расскажешь мне эту историю?
— Расскажу, — он колеблется. — Если у нас будет время для историй.
И теперь, наконец, она ему улыбается, происходит это необходимое ему чудо. И когда Марин Дживо видит ее улыбку, ему кажется, что эта комната, и северная ночь за ее стенами, и весь его жизненный путь до этого момента наливаются ярким светом.
— Почему у нас может не быть времени для историй? — спрашивает Даница.
И так как она улыбается, и в нем возникает чувство, похожее на прилив целительного, теплого бальзама, и на нечто гораздо большее, он уже не может откладывать то, что должен сказать ей, и он произносит:
— Я тебе уже сказал, что наши телохранители теперь гораздо лучше.
— Сказал. Они знали о том, что я здесь.
— Даница, человек, который их обучил, сделал их за два года лучше, — твой брат.
— О, милостивый Джад! Расскажи мне, прошу тебя…
Он ей рассказывает:
— Невен явился в Дубраву два года назад, он тебя искал. Но никто из нас не знал, где ты находишься, где может находиться Скандир, и по-прежнему ли ты с ним. Поэтому он остался ждать тебя, у нас. Мой отец взял его к себе телохранителем, как и тебя когда-то, а потом, когда мы увидели, что он собой представляет, отец попросил его обучить других, так как наши потребности выросли.
Она поднесла руки к лицу.
— Даница, — говорит он, — вспомни, мы понятия не имели, где ты.
— Скажи, что он в порядке. Пожалуйста.
— Он гораздо больше этого. Он удивительный. Большинство купцов в Дубраве и большинство дочерей этих купцов хотели бы его заполучить.
— Дочери? Он еще мальчик! — восклицает она по привычке.
Теперь его очередь улыбнуться.
— Нет, уже нет.
— Ох, Марин, — слышит он. — Ох, Марин. — Его имя. Наконец-то.
— Ох, Марин, — слышит она свой шепот, дважды. И Даница, произнося это имя, снова, в этот момент, чувствуя себя цельной, полностью присутствующей здесь, в этой комнате, в одной этой ночи среди всех ночей на свете, и она также чувствует — после всех лет и путешествий, — что ей подарено благословение. После всего.
Она смотрит на него, видит сдержанную непринужденность его тела, памятную ей улыбку, его глаза, глядящие в ее глаза, его присутствие рядом с ней, а ее — с ним, как эти ни удивительно.
