— Я не знала, что вы пьете кровь.
Первый, слабый намек в ее голосе на нечто другое. Можно назвать это лукавством. Даже насмешкой. Даница поняла, что ей хочется назвать это именно так.
— И поедаем отрубленные руки к тому же.
— Только руки османов, смею надеяться, — на этот раз в ее тоне нельзя было ошибиться.
— Конечно. Милазийцы на вашем побережье очень горькие на вкус, как я слышала.
— Неужели?
Даница заколебалась.
— Я действительно думаю так, как сказала раньше, синьора. И наш вожак Бунич тоже. Наш человек не должен был убивать вашего мужа.
— Мне мало пользы от того, что я это знаю. Он все равно мертв.
— Даже если мы убили одного из наших?
— Это сделали вы — это было только вашим решением.
— Нет, я сделала это ради Сеньяна. Ради всех нас.
— Правда?
— Правда, синьора.
— Тогда почему вы сейчас здесь, одна?
Даница встала. Подошла к двери и открыла ее. Тико ворвался в каюту, лохматый, энергично виляя хвостом. Он уткнулся в нее головой, потом вежливо повернулся, чтобы приветствовать другую женщину, которая теперь сидела на постели. Слабый свет просачивался вниз из ближайшего люка.
— Может быть, вы слышали, как мы об этом говорили? Кому-то нужно объясниться в Дубраве. Принести извинения. Нам не нужно, чтобы нас еще больше ненавидели. Ваш муж не должен был погибнуть.
— Но почему именно вы?
Это трудный вопрос.
— Все знали, что я поступила правильно, иначе началось бы кровопролитие, — сказала Даница. — Владелец корабля уже вынимал из ножен меч, чтобы драться с Кукаром. Все закончилось бы очень плохо. Об этом необходимо сказать в Дубраве.
— Но это не ответ на мой вопрос. Ваши предводители понимают, что вы поступили правильно. Очень хорошо. Но вы здесь, вы не возвращаетесь домой. Дубрава может передать вас Серессе. Или они могут сами вас повесить. Вас приносят в жертву?
Умная женщина. Умнее, чем она ожидала. Но имеет ли это значение? Эта женщина сядет на следующий корабль, идущий в Серессу, вероятно, получив компенсацию от обоих городов за смерть мужа. Может быть, они поплывут на одном корабле, только Даница — в цепях.
— Я не могу вернуться, — сказала Даница. — У убитого мной мужчины большая семья. У меня ее нет. Правильный поступок не всегда спасает.
Эта женщина из Сеньяна, думала Леонора, умнее, чем она ожидала. Ей пришло в голову, что она сделала несколько слишком поспешных предположений насчет этой женщины. Она также подумала, что если ей предстоит действовать в этом мире без какой- либо защиты (а она осталась совершенно беззащитной), то ей придется вести себя осторожнее.
Она снова протянула руку к псу, и тот лизнул ее пальцы. Она росла вместе с охотничьими собаками. Этот пес был не самым крупным из всех, каких она встречала, — ее отец гордился своей сворой, — но он был большой. Она ничуть не сомневалась, что он бы любому перегрыз глотку, защищая эту женщину из Сеньяна. В этом предположении она была уверена.
Ее отец гордился дочерью почти так же, как собаками, пришла ей в голову мысль. Но не вызвала печали. Уже нет. Она уже пережила это горе. Появились новые поводы для печали.
Кто-то кричал наверху, потом раздались веселые возгласы. В тусклом свете женщины переглянулись.
— Должно быть, увидели землю, — сказала женщина из Сеньяна. — Мы пересекли море. Теперь они на палубе вознесут благодарственную молитву, за то что выжили в море.
— Не все выжили, — сказала Леонора и тут же пожалела о своих словах. Ей не понравился тон собственного голоса.
Ее собеседница лишь пожала плечами.
— Хотите подняться наверх? Помолиться вместе с ними?
Она не хотела, но устала находиться в этой темной тесноте. Наверху уже утро. Она посмотрела на женщину напротив и
