– Но мы с тобой, Вида, должны разыскать книгу учета, – сказал конюший. – Этими страницами графиня будет проклята навеки.
Глава 33
Свиту графини подняли пораньше.
– Вставайте! Вставайте скорее! – кричала Гедвика, хлестая сонных служанок.
Девушки, тревожно переглядываясь, вскакивали с постелей. Ломая толстую корку льда, образовавшуюся за ночь на поверхности тазов, они принялись наскоро умывать лица.
– Поторапливайтесь! Графиня отбывает!
В туалетной комнате графини горели факелы. Горничные раскладывали на широких столах платья и фартуки. Все морщинки на шелке и льне заботливо разглаживались, а две женщины укладывали одежды в кедровый сундук.
– Возьмите все мои лучшие платья, – велела графиня, влетая в комнату. – Я буду в компании королевских особ. И мои самые теплые меха. Зимой трансильванские ветры сильно кусаются…
Служанки вздрагивали от этих слов, опасаясь прежде всего за свои жизни. Ведь если госпоже станет холодно или она не досчитается какого-нибудь наряда, им не сдобровать…
– Кого же из нас она возьмет с собой? – шептались они. – И почему она уезжает в такой дикий край?
– Загрузите экипажи и подготовьте всех к отъезду!
– Когда мы отправляемся, графиня? – спросила Гедвика, убирая с лица непослушную прядь волос.
– Когда услышите кошачьи крики, – ответила графиня. – Скоро. Но сначала я должна принять ванну – и получить удовольствие.
Она подошла к зеркалу и потрогала лицо.
– Я не могу позволить, чтобы он увидел меня такой старой и усталой.
Глава 34
Конюхи отбросили с черной кареты темные покрывала. На лакированном дереве и гербе Батори на двери – красных волчьих зубах – блестела изморозь.
Эрно Ковач велел Алойзу и конюхам вынести сундуки графини из замка. Стражники настороженно наблюдали за их работой, следя, чтобы кто-нибудь не запустил свои ловкие пальцы в сокровища госпожи.
– Ну, что, пора запрягать? – спросил Алойз.
– Нет еще. Держи лошадей наготове, – сказал Ковач.
– Как жаль, что графиня встретит Новый год в дороге, – посетовал Алойз. – Я слышал, это дурная примета.
Ковач тут же отвесил ему затрещину.
– Заткни свою невежественную пасть, – сказал он и отвернулся, а Алойз посмотрел на напряженные лица других стражников.
Самый юный из мальчишек-конюхов, Халек, принес, прижимая к груди, берестяной ларец и посмотрел на шишковатые глаза на белой коре. Они уставились на него, не мигая.
Нога мальчика скользнула по инею на каменном полу.
– Нет! – закричал мальчик, выронив свой груз.
Из ларца высыпалось содержимое, и по камням зазвенел металл.
Белый жеребец встал на дыбы в своем стойле, рассекая воздух передними копытами.
Алойз с ужасом уставился на рассыпавшиеся по полу предметы.
В свете факелов сверкнули клинки острых ножей. По каменным плитам рассыпались иглы толщиной с мизинец. Ножницы с засохшей на лезвиях кровью. Почерневшие от углей щипцы разинули свою пасть.
– Что все это значит?! – послышался чей-то голос.
Алойз узнал повара из барака, который, как и конюхи, в ужасе выпучил глаза.
– Значит, она берет в дорогу эти инструменты? Что за страшные дела она творит!
– Молчать! – обернувшись, оборвал его Ковач. – Если вам дорога жизнь, забудьте, что видели! Все вы!
