набравшись словацкой сливовицы.
Тогда в канун Рождества случился сильный снегопад. Снежная крупа стучала в окно, предвещая бурю – мечту школьников, так как в бурю занятия отменяются.
Грейс приехала днем раньше. Ее лицо осунулось, от горя на нем выступили все кости. Когда они с матерью обнялись, Бетси ощутила ее торчащие ребра.
– Возьми отпуск на один семестр, мама, – посоветовала она. – Вернись домой и займись собой. И дай мне позаботиться о тебе…
Грейс сурово отстранилась, подняв подбородок.
– Я совершенно здорова, Бетси. Работа для меня – лучшее лечение.
Она налила себе сливовицы и с рюмкой в руке уставилась на мигающие огоньки рождественской елки.
– Твой отец всегда любил Рождество, – сказала мать.
– Сядь, мама. Давай поговорим.
– Не хочу, – проворчала Грейс. Она опрокинула рюмку и сморщилась, когда алкоголь обжег горло.
«Черт возьми! – подумала Бетси. – Начинается».
Она знала это выражение на лице матери, предвещающее бурю. Глаза Грейс воинственно прищурились за очками, рассматривая Бетси, будто любопытный артефакт в музее.
– Ты слишком похожа на своего отца, – наконец произнесла мать, невнятно выговаривая слова, и плюхнулась в кресло.
Грейс никогда не любила сливовицу. Но все-таки сделала еще глоток.
– Что ты хочешь этим сказать – «слишком похожа на отца»?
– Почему ты занялась психотерапией? Такая сомнительная область. Никаких четких границ, и, в общем-то, не наука. И зачем развелась с тем прекрасным парнем?
– Мама! Да ведь ты посинела от ярости, когда узнала, что мы поженились. Разве не помнишь?
Возможно, мать была права, но Бетси не хотелось сейчас это признавать.
– Джон Стоунворк наверняка вылепил бы из тебя что-то, взял бы в рамки и на чем-нибудь сосредоточил. И ты не жила бы в этом застойном городишке…
– Но я люблю Карбондейл, мама. Я здесь выросла!
– Несмотря на мои возражения. Я бы увезла тебя в Чикаго. Придала бы больше блеска, больше амбиций. А все твой отец – это он держал тебя здесь.
– Знаешь, как-то не похоже, что ты очень желала заниматься мною, когда я окончила промежуточную школу[11].
– Я говорила Чеславу, что вернусь преподавать в университет, когда ты достаточно вырастешь. Он заверял меня, что сделает то же самое.
– Было бы неплохо, если б ты была рядом со мной не только по выходным и летом.
Зачем она это делала? Зачем было сейчас ссориться? Матери была нужна помощь. Но Бетси не могла остановиться.
– Ты могла бы быть рядом, чтобы отвечать на некоторые вопросы, помочь мне в…
– Зачем? Юность – нелепый период в жизни человека. Мы бы только и делали, что ссорились. Вот что делают матери и дочери в этом возрасте.
– Тебя не было здесь, чтобы…
– Твой отец баловал тебя. Он затоптал в тебе огонь.
Бетси с трудом глотнула.
– Что? Как это «затоптал огонь»?
– Заниженные ожидания, – проворчала мать, глядя сквозь кристально прозрачную жидкость в своей рюмке. – И ты, на мой взгляд, оказалась слишком кроткой.
Бетси понимала, что это все сливовица, но восприняла слова матери, как удар в живот.
– А этот Джон, – продолжала Грейс. – Если б ты осталась с ним, то сейчас работала бы в Массачусетском технологическом институте.
– В Массачусетском технологическом нет курса психотерапии, мама.
– Ну, тогда в Бостонском университете, – сказала Грейс, протягивая руку к бутылке сливовицы, и плеснула себе в рюмку. Тягучая жидкость перелилась через край на вязаный коврик.
