– Более чем. Церковное кладбище заполнено телами молодых женщин, все они служили графине. Их тела были искалечены и обескровлены. Я видел их собственными глазами. Говорят, что графиня купается в их крови, чтобы продлить себе молодость.
– Что еще за новости? Она что, ведьма, Турзо? Так я сожгу ее на костре!
– Простите, ваше величество, но ересь и ворожба – это вотчина Святой Церкви. И все имущество Батори перейдет тоже ей.
– Я не позволю такой женщине держать в страхе мое королевство! Мало нам увечий и смертей от варваров-турок?! – вскричал Матьяш. – Мы устроим суд над графиней. У вас есть свидетели?
– Дайте мне время, и я думаю, что смогу собрать все нужные свидетельства. Тот же пастор изъявляет желание дать показания.
– Но наказания слуг – даже смертельные – все это в рамках закона, – вмешался Клесль. – Мы не можем судить знатную представительницу рода Батори за плохое обращение с ее собственными крестьянами. Она не нарушала закон.
– Одна служанка вырвалась от графини живой, – сказал Турзо. – Ее можно уговорить дать показания. И у нее есть сведения, которые позволят осудить даже такую могущественную правительницу, как Эржебет Батори.
Епископ приподнял брови.
– Кто эта девушка?
– Я встретил ее в деревне. Это служанка, которой сожгли руки за то, что она украла немного еды. Местная целительница передала ее мне как палатину. Девушка показала мне свои руки. Обе – и она, и целительница – умоляли меня пресечь пытки в Чахтицком замке. Целительница сказала, что никто из местных девушек не хочет работать в замке, что графиня – подлинное чудовище.
– Повторяю: мы не можем судить графиню за то, что она делает со своими слугами, – сказал епископ Клесль.
– Да, – признал граф, – но эта конкретная служанка была посвящена в переговоры между графиней и ведьмой по имени Дарвулия. Графиня настаивала, что крови крестьянок недостаточно, что она снова стареет. И потому хотела пригласить пожить в Чахтицком замке девушек из обедневших благородных семей, соблазнив их обещанием научить манерам высшего общества.
Граф сделал шаг к королю и понизил голос.
– Если она каким-то образом нанесет им вред, ваше величество сможет ее уличить.
Король в крайнем внимании сдвинулся на край кресла и поймал взгляд епископа.
Мельхиор Клесль кивнул.
– Да. За такое преступление можно покарать по закону. Если Батори будет осуждена, все ее имущество будет конфисковано и перейдет короне. И, конечно, положено справедливое вознаграждение палатину, который предъявит доказательства ее преступлений.
Граф Турзо низко склонился перед королем, чтобы скрыть улыбку, вызванную словами Мельхиора.
Глава 31
Девушка с волосами небесно-голубого цвета налила Грейс чашку бергамотового чая. Изящный фарфоровый чайник был достоин того, чтобы выставлять его в музее. Глаз историка сразу выхватил расширяющийся в виде раструба носик, четкость изникских[47] турецких голубых цветов на белом фоне.
Фриттовый фарфор. Фарфор Медичи. Белая глина из Винченцы, смешанная со стеклом, – скопировано с китайских фарфоров, а дизайн позаимствован у турецких захватчиков. Конец XVI века. Бесценная вещь.
Чайник мог быть взят из коллекции Рудольфа II в венской Кунсткамере. Он явно принадлежал кому-то из высшей знати.
Грейс закрыла глаза и заставила себя глубоко вдохнуть. Ее похитили и отдали сумасшедшим женщинам-кровопийцам, теперь наливают ей чай из произведения искусства… Кто же этот граф, этот сумасшедший, который держит ее в плену?
Единственным человеком, кто теперь приближался к ней, была девочка с синими волосами. Психопаток-вампиров после их срыва прогнали.
– Сахару? – спросила девочка с мягким и мелодичным словацким акцентом.
– Нет, пожалуйста, молока.
«Как нелепо, – подумала Грейс, – что мне демонстрируют такие манеры в доме моего похитителя, убийцы моего мужа. Вот уж сахар, так сахар!»
– Как тебя зовут? – спросила она, принимая от девочки чай.
Та оглянулась на запертую дверь.
