– В книгах говорится, что Бруде двулик, – напомнил Адамат. – И это не просто аллегория, это на самом деле два человека.
– Значит, Кларемонте – не единственный враг, которого следует опасаться?
– Нет, не единственный. Я пытаюсь найти второго.
– Им может оказаться кто угодно?
– Да.
Тамас уронил голову на руки:
– Ваши слова окончательно испортили мне день, инспектор.
– Простите, сэр, вы верите Кларемонте?
– Ни в коей мере. Я поверю, что он ушел по доброй воле, только через десять лет после того, как это действительно произойдет. – Фельдмаршал сжал виски руками и уставился в стол. – Прошу вас, скажите, что у вас есть еще какие-то новости, чтобы хоть немного подбодрить меня.
– У меня и в самом деле есть новости.
Тамас недоверчиво посмотрел на Адамата:
– Правда?
– Да. Дело в том, что Кларемонте ошибался, называя себя единственным оставшимся в Девятиземье богом. Оказывается, Адом жив.
47
Тамас покосился на двух охранников, дремлющих на крыльце дома: те тут же вскочили и вытянулись по стойке смирно. Они носили мундиры городской полиции и, судя по всему, узнали фельдмаршала.
– Вольно, – сказал он. – Я здесь как частное лицо.
Охранники переглянулись и, похоже, немного успокоились.
– Просто заехал посмотреть.
Спешившись, Тамас бросил поводья одному охраннику, а Олем – другому.
– Наверное, будет лучше, если вы никому не расскажете, что видели меня здесь.
– Да, сэр.
Тамас бесшумно проскользнул в парадную дверь и остановился в вестибюле, пропитанном зловещей тишиной. Олем вошел следом, фонарь в его руке отбрасывал глубокие тени на мраморный пол.
– Вы о чем-то задумались, сэр?
– Попробуй тут не задуматься. В прошлый раз, когда я побывал здесь, меня едва не убили. А ты ни о чем не задумался?
– Этот дом выглядит каким-то безвкусным.
– Он принадлежал Черлемунду, – объяснил Тамас. – Первосвященника больше интересовала роскошь, чем хороший вкус. По крайней мере, его дурацкий бюст больше не мозолит мне глаза.
– Вы сами разбили его, сэр.
– Ах да, правильно. Идем.
Они повернули направо, в большой коридор, по словам Адамата, ведущий к кухне. Подойдя ближе, Тамас отчетливо расслышал, как кто-то напевает себе под нос, и невольно прибавил шагу. Он знаком приказал Олему остаться в коридоре, а сам зашел в кухню.
В отличие от остальной части здания, здесь было тепло и светло. Ярко горели две духовые печи; и в ноздри фельдмаршала ворвались ароматы свежего хлеба, жареной баранины и тыквенного супа. Рот наполнился слюной, пальцы задрожали в предвкушении сытной еды.
Одна половина стола была расчищена от кухонных принадлежностей и сервирована серебряной посудой на двоих.
– Доброе утро, фельдмаршал.
Тамас был так потрясен видом Черлемунда в поварском фартуке и белом колпаке, что машинально потянулся к шпаге. С их последней встречи Первосвященник прибавил в весе не меньше двух стоунов. Тогда фельдмаршал ранил его в живот и взял под арест до принятия окончательного решения, как с ним поступить дальше. На располневшем лице Черлемунда сияла улыбка, которой
