безопаснее: металлическая конструкция гудела и сотрясалась, треснувший пластик на крыше и стенах гудел и сгибался, как готовый сорваться парус. Ждать пришлось долго. Редкие автомобили проносились по улице с испуганным воем, как застигнутые непогодой звери, торопящиеся укрыться в убежищах. Щеки и нос горели морозным пламенем, мочки ушей щипало, а на шапке и плечах скопилось такое количество снега, что когда Даниил ввалился в салон автобуса, то походил на оживший сугроб.
Улица Красных Матросов была погружена во мрак. Не горели уличные фонари, не светились окна в домах, только выл ветер, проносясь, как в трубе, от темнеющих вдалеке громад «Созвездия» и дальше, к реке Шукре, и дул с такой силой, что Даниил несколько раз останавливался, наклоняясь почти параллельно земле. О дурной славе Слободки он и думать забыл; сейчас самым главным было – добраться до цели, не оступиться, не сбиться с шага и не дать урагану подхватить себя и унести куда-нибудь в бездонные карьеры Заселья.
Дом 15 казался необитаемым: окна черные, рамы на лестнице распахнуты настежь и трещат, ударяясь о стены, стекла выбиты. Он взялся за ручку обшарпанной деревянной двери, потянул ее на себя и протиснулся в темный подъезд. В каменных стенах лестничного колодца пел мрачные гимны незримый потусторонний хор. Номера квартир едва различались во мраке. Даниил рассмотрел белые цифры 22 и нажал на кнопку звонка. Тишина. «Электричества нет», – догадался он и постучал. Прислушался – по-прежнему тихо, ни звука, только ураган завывает тоскливыми унисонами да грохочут время от времени открытые рамы. Хотя нет, вот что-то скрипнуло, совсем рядом. У него за спиной. Даниил снова начал стучать, чувствуя при этом, как сзади тихо приоткрывается дверь квартиры напротив. Спина стала холодной и липкой. Слух обострился настолько, что различил едва слышный шорох одежды. Ощущение чужого присутствия в непроницаемой тьме стало невыносимым; волосы под шапкой как будто еще больше завились от ужаса, все тело напряглось, и Даниил подумал, что, если сейчас кто-то притронется к нему сзади, он самым постыдным образом обмочит штаны. Он заколотил в дверь изо всех сил и наконец услышал из глубины квартиры знакомый голос:
– Иду! Иду!
Через минуту дверь распахнулась. Даниил взглянул и чуть не ахнул: голова историка была замотана толстым слоем бинтов, вокруг глаз залегли нездоровые тени. Впрочем, удивляться не было времени.
– Добрый вечер, – поздоровался он, стараясь придать голосу спокойствие, словно являться поздним вечером без предупреждения, да еще в такую погоду, было самым обычным делом. – Можно войти?
Аркадий Леонидович молча посторонился. Даниил шмыгнул мимо, все-таки не удержавшись и бросив опасливый взгляд через плечо: там, во мраке, маячил вытянутый, белесый силуэт. Он вздрогнул и вжал голову в плечи.
Учитель запер дверь и повернулся к Даниилу. Некоторое время они молча стояли друг напротив друга, две смутные тени во тьме, маленькая и большая. Потом историк пожал плечами и сказал:
– Проходи в комнату. Обувь можешь не снимать. Я сейчас придумаю что-нибудь со светом.
В квартире была спертая духота, пахло одиночеством, нездоровым сном, тухлятиной и лекарствами. Даниил устроился на краю продавленного дивана среди каких-то скомканных покрывал. В сумерках темнели очертания убогой мебели и старинного телевизора – подобную обстановку Даниил видел только в кинофильмах о временах, минувших задолго до его рождения. Аркадий Леонидович порылся в ящиках, нашел свечу, втиснул ее в стоящий на столе залитый воском подсвечник и чиркнул спичкой. Мрак разбежался от круга теплого света. На столе темным рубиновым блеском обозначилась бутылка вина и бокал с темно-красной полоской осадка. Историк смущенно кашлянул, поставил бутылку на пол, сел за стол и спросил:
– Родители знают, что ты здесь?
– Нет. Я сбежал.
– Вот как. Зачем?
– Надо поговорить. – Даниил хотел, чтобы это прозвучало серьезно, но получилось как-то просительно и почти жалобно.
– Ну что ж. – Аркадий Леонидович поднял руку, машинально проведя ладонью по голове, коснулся бинтов и поморщился. – Видимо, дело важное. Давай поговорим.
– В общем, так… – Даниил растерялся, не зная, с чего начать. Потом вытащил из сумки планшет, включил и положил перед учителем. На экране тускло светилось сероватое изображение древней Венеры. – Речь вот о ней.
Он рассказывал, глядя, как оплывает свеча, и когда подошел к концу, две длинные струйки растаявшего парафина дотянулись до основания металлической чаши подсвечника, повиснув, как сталактиты. Огненные отсветы пламени, дрожащего от сквозняков, кривлялись на стенах, как в мрачной инсценировке того, о чем говорил Даниил. Во мраке штормовой ночи выл ветер, придавая всей сцене ощущение нереальности, как будто они собрались, чтобы пугать друг друга страшными сказками, словно дети в летнем лагере после отбоя, вот только сказка эта оказалась жуткой действительностью.
– Значит, это были вы, – произнес историк, когда Даниил закончил рассказ. – Наверное, я бы мог догадаться…
