– Еще долго.
– Да.
Если предположить, что Мамочка столь же строго придерживается принципа повторяемости собственных действий, как и они во время своего ритуала, то за работу она должна взяться около восьми часов вечера, как и в прошлый раз. Нет ничего хуже, чем ждать, особенно когда ставки высоки. Даниил мог бы и не спрашивать друга, почему он сорвался на историка; они все были на нервах. А еще было страшно; кому-то за то, что просьбы не исполнятся, а кому-то наверняка от того, каким образом может произойти их исполнение. Лично Даниил на месте своих товарищей больше боялся бы за последнее. После невольной исповеди, в которую превратилось высказывание их желаний, Даниил ощущал себя так, как будто они все четверо разделись друг перед другом догола. Подобно тому, как в душевой бассейна взгляд постоянно и невольно упирался в чужие отвратительно-бесстыдные интимные органы, так и сейчас мысли все время крутились вокруг того, что мама Жени оказалась гулящей, а Рома желает смерти своему деду. Немного не то, что хотел бы узнать о друзьях. Себя самого Даниил успокаивал тем, что он-то ничего плохого не попросил: что может быть невиннее – и безопаснее, кстати! – простого желания, чтобы девочка обратила на него внимание; ну, и еще за грудь потрогать, может быть, в качестве бонуса. Кому это повредит? Да никому ровным счетом. Но все равно он тоже волновался.
С утра он сфотографировал себе на планшет расписание уроков десятого класса и на каждой перемене таскался по лестницам и коридорам, чтобы увидеть Лилю Скворцову. Иногда получалось, и тогда он ошивался неподалеку, подглядывал из-за угла, как она смеется, как разговаривает с одноклассницами, как небрежно откидывает рукой с лица рыжую челку, как идет, плавно качая завораживающе полными бедрами, и тогда Даниил с каждой секундой чувствовал, как что-то горячее, волнующее все сильнее перехватывает дыхание в горле, как мысли о Лиле становятся ярче, сильнее и не отступают, как раньше. Это становилось похоже на одержимость. Пару раз Лили не оказалось рядом с кабинетами, где должны были проходить занятия ее класса; Даниил метался по школе и один раз успел увидеть ее перед самым звонком на урок, выходящей из столовой, а другой – на втором этаже, с подружками из одиннадцатого класса: Ирой Глотовой, дочерью мэра, Ингой, сестрой Жени, и еще двумя девочками, имен которых Даниил не помнил. Он напустил на себя озабоченный вид, уткнулся в планшет и медленно продефилировал мимо, осторожно косясь в сторону туго натянутой ткани цветастой кофточки и юбки чуть выше круглых коленей.
– Мы в половине одиннадцатого собираемся, ну, плюс-минус десять минут, – говорила старшая Глотова. – Если придешь позже, набери меня или Ингу, мы скажем, как нас найти внутри.
– Я постараюсь к одиннадцати подойти, – ответила Лиля. – Супер, сто лет уже в «Селедке» не была, там как сейчас, есть что новое?
Дальнейшего разговора Даниил не услышал, но информацию взял на заметку.
Весь последний урок он ерзал, как будто у него зудело в заднем проходе, а со звонком бегом бросился вниз, в раздевалку. Отдышался немного, подошел к своей куртке и сделал вид, что деловито копается в сумке. Лиля появилась через две минуты. В узком проходе меж вешалок пахнуло теплым, женским и нежным, так, что Даниил засопел, а голова у него чуть закружилась. Он сдернул куртку с крючка и повернулся.
– Проходи, мальчик, – сказала Лиля, улыбнулась и повернулась вполоборота, выставив грудь. Даниил что-то пробормотал и протиснулся мимо, едва не коснувшись носом затянутого в лифчик и кофточку великолепия.
Дома он не находил себе места. Слонялся по двум этажам из комнаты в комнату, то усаживаясь перед телевизором в гостиной, то снова поднимаясь к себе, чтобы в сто первый раз зайти на страницу Лили в социальной сети. Родителей дома не было. Рано утром они оба уехали в Москву, как сказал отец, «по делам». Даниил предполагал, что это связано с какими-то неприятностями последнего времени, а то, что такие неприятности имели место, было для него очевидно: за прошедшую неделю папа два раза пропустил вечерние встречи с сыном, а вчера, спускаясь по лестнице, Даниил слышал, как они с мамой о чем-то разговаривали: голоса были напряженными, какими не говорят о чем-то приятном, но, что было всего удивительнее, в речи и у мамы, и у отца проскакивали такие слова, за которые самому Даниилу не удалось бы избегнуть сурового наказания, вздумай он их произнести дома. Он хорошо помнил, как когда-то давно, в первом классе, произнес слово «жопа» – первый из плодов просвещения, которые принесло обучение в школе, – и тут же получил по губам от мамы, а от папы – серьзный разговор о приличном и допустимом. А тут вдруг такие сочетания и обороты, что куда до них «жопе»; даже Макс с его полным курсом сквернословия, пройденным на улицах зловещей Слободки, замер бы в почтительном молчании. Так что неприятности, определенно, были.
– Сын, я считаю тебя взрослым и ответственным человеком, – сказал отец утром, – и я уверен, что ты сможешь провести без нас с мамой два выходных дня, не испытывая трудностей и дискомфорта. Еды в холодильнике достаточно, мама проинструктирует тебя более подробно о том, что ты должен есть на завтрак, обед и ужин. Помни о распорядке дня и своих обязательствах.
И он обнял сына, похлопав большой ладонью по острым торчащим лопаткам.
