Гоэта промолчала, разыскивая пути к отступлению. Увы, их не было.
– Что же нам теперь с тобой делать? – задумчиво пробормотал Гланер, прислонившись к косяку.
– Убей ее – и дело с концом, – раздался позади нее холодный голос Доновера. – Свою роль она уже сыграла, можно не возиться.
– Да в том-то и дело, что не до конца! – поморщился гоэт. – Еще один акт оставался. Но ты прав, рисковать нельзя. Прости, Лина, ничего личного. Просто ты не вовремя подвернулась.
– Как? – она глотала воздух ртом, как рыба. – Гланер, мы же давно дружим! Доновер, а ты… Ты же спал со мной!
– Спал, – бесстрастно подтвердил маг, появляясь на сцене, – и что с того? Никаких чувств, просто приятно проведенное время. Тебе, кстати, тоже было неплохо. Ладно, Гланер, иди, тебе все же выспаться надо, я сам справлюсь. Мучиться не будет. Любопытство наказуемо, Эллина, как и людская доверчивость, и наивная глупость.
Не дожидаясь, пока Доновер подойдет или сотворит чары, гоэта взлетела на спину неоседланной Звездочки и, дав ей шенкелей, решила рискнуть, прорвавшись сквозь преграду из двух волшебников-предателей. Те не ожидали от нее такой наглости и смелости, невольно отпрянули и позволили вырваться наружу.
Перелетев через низенький заборчик и попутно увернувшись от разрывного шарообразного сгустка, Эллина оказалась сначала в небольшом садике, а потом на улице, спиной ощущая дыхание метаморфа.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, гоэта позвала на помощь.
Стоило открыться всего одной двери, подняться раме всего одного окна, как преследователи слились с темнотой. Им было дорого их честное имя.
Глава 7. Игра в кошки-мышки
У Эллины болело все тело, особенно ноги. Каждый шаг отзывался болью, казалось, слившейся в один клубок, сердцевина, сгусток которого притаился в самых нежных местах.
Скачка без седла в кровь разбила кожу, пунцовыми синяками разлилась по бедрам.
Гоэта с трудом спешилась, потратив на то, чтобы перекинуть через спину Звездочки ногу, казалось, целую вечность. Хорошо, что лошадь смирная, слушалась беспрекословно, а то бы лежать Эллине сейчас в придорожной канаве, растерзанной неведомой тварью Гланера или им самим. Она до сих пор не могла поверить, что лучший друг, тот, которому она безгранично доверяла, мог оказаться двуличной сволочью.
Так легко разрешить убить ее! И самому принять участие в травле.
И тогда, в переулке, чего он хотел? Лишить жизни, испугать, покалечить? Но за что? Что Эллина сделала в тот день, когда на нее напали? Пошла к Анабель с просьбой помочь вычислить того, кто ее подставил, подкинул обрывки аваринской грамоты. Очевидно, Гланер узнал, а может, она ему сама рассказала.
Странные смерти, некая тварь, питающаяся людьми, бывший друг-метаморф, подлинная аваринская бумага с благодарностью за сотрудничество…
Гоэта застонала. Нет, не только от физической боли, но и от поразившей ее догадки: разыскиваемый шпион и есть Гланер. И он выбрал ее, как считал, наивную дуру (правильно считал, к сожалению), в качестве козла отпущения. Не взялась бы за орочий заказ – ничего бы не было. Правильно Гланер говорил, она просто не вовремя оказалась в нужном месте, видела то, что не должна была видеть.
Было еще темно, до рассвета часа два, не меньше, но Эллина не могла заставить себя скакать дальше. Лежа на земле (сидеть больно), она смотрела на темное черничное небо и плакала. Повод был уважительный, так что сейчас слезы не были слабостью.
Безусловно, ее ищут, безусловно, ее хотят убить. Не сумели в Трие – с радостью продолжат в другом месте. Этот луг – чем не удачное место? Вокруг ни души, ни единого признака человеческого жилья, никто и не услышит, никто и не узнает…
Доновер, как она могла ошибиться в нем, как могла привязаться, целовать его, проводить с ним ночи, улыбаться ему? Один миг – и все, карточный домик разрушен. Вечно у нее так, вечно все ею пользуются, вечно все выкидывают за дверь.
Это он, именно он предложил убить ее и сам вызвался претворить план в жизнь. Кто он, кто Доновер на самом деле? Маг, несомненно, но кто еще? Аваринский агент? Кто-то из темных или продавший душу, связавшийся с демонами светлый? Да не все ли равно, если он предатель.
Отдавшись на волю чувств, Эллина ощущала себя растоптанной, избитой, разорванной в клочья. Собственная жизнь стала вдруг чужой, превратилась в череду иллюзий. Она поневоле подозревала абсолютно всех знакомых во лжи и двуличности.
Была ли она дорога хоть кому-нибудь, хоть кого-нибудь искренне опечалит ее кончина?
