ноги в сапоги, Тарин прошел к окошку, попутно прихватив со стены боевой топорик.
– Тарин, это я! – раздался низкий голос из-за двери.
– Заходи, – отворив старую, скрипучую, но еще крепкую дверь, сказал Тарин и присел на лавку.
– Мхом-то не оброс тут? – стряхивая снег с подола кафтана, спросил Лунген, потом прошел к столу и поставил на него большую плетеную корзину, от которой сразу распространился аппетитный аромат.
– А чего мне? Живу спокойно, есть время всякие разумения ровно сложить.
– И что, сложил?
– Сложил… Ты скажи лучше, узнал чего за людей лихих?
– Узнал, – Лунген присел рядом на лавку, – всякие есть, и те, которые гнева предков не боятся, и те, которые от худой жизни в лес ушли.
– Дружинники или прочий оружный люд есть среди них?
– Есть и такие, – вздохнул Лунген, – ты бы уже того… сказал мне, чего удумал.
– Оно тебе без надобности, друг мой, живи своей жизнью и благодари богов за то, что еще никто не связал тебя со мной доносом. Хранители давно шею выпрямили… эх! Рубануть бы! – с досадой Тарин ударил кулаком по лавке. – Да кавалерия императорская наездами везде порядки наводит. Я тут третьего дня в корчме, что на тракте стоит, обедал, так краем уха разговор один слышал…
– Не ходил бы ты по местам таким… узнают же.
– А по мне так уже пусть и узнают! Руки чешутся!
– Ну-ну, оклемался, раны затянулись… так что в корчме?
– Да сынишка там был одного торговца, что в Медовый многодворец за товаром ездит, все кричал, что на его глазах весь многодворец императорские всадники спалили. Угомонили его там, конечно, добрые люди, но то все правда была… Медовый, он к роду Первуша Белого близок.
– Это который княжны не признал?
– Императрицы, друг мой, императрицы, так ее величать надо. Да, тот самый, и который супротив всего иноземного встал. Еще там кто-то с ним в родстве был и дружину собрал, а закончилось чем, знаешь?
– Люди говорят, наказал их князь.
– Кабы ведал князь, что творится в землях его… совсем без разуменья после свадьбы своей. Не князь то был, а Скади, будь ей пусто! Чего лишние разговоры разговаривать… одно скажу – пришли ночью и порубили всех оружных, и глав родов в придачу.
– Вот как, значит…
– Да, – снова тяжело вздохнул Тарин, – кабы знал я, что так обернется все с иноземцами этими… Ладно, чего разузнал-то?
– На левой протоке двор постоялый, хозяином там Лагат Жареный…
– Чудное имя, – хмыкнул Тарин и отломил кусок лепешки, что торчал краем из корзины.
– Дела его еще чуднее, связан он с лихим людом, я это точно знаю… так что можешь к нему наведаться и сам все выяснить.
– Спасибо, друг… ну, видно, пришло время, – Тарин прошел к топчану и извлек из-под него свой баул, покопался в нем и вытащил несколько длинных свертков, – еще просить тебя хочу, нужен кузнец, чтобы и хорош ремеслом был, и не говорлив особо.
– Есть такой, – кивнул Лунген.
Немного повозившись, Тарин собрал арбалет, взвел тетиву и, вложив болт, выстрелил в стену сруба.
– Сказывали мне проезжие через форт у Городища кузнецы о таких луках на палке, думал, с пьяных глаз болтают, а поди ж ты… – Лунген взял в руки арбалет и стал рассматривать.
– Пару десятков надо изготовить… только, – Тарин замялся, – расплатиться сразу не смогу.
– Отряд наемников решил собрать да лихой люд в лесах прижать?
– Зачем тебе лишние знания? Скажи лучше, поможешь?
– Помогу, – вздохнул Лунген.
– Объяснишь оружейнику, что лук пусть под хартскую силу делает, да стрелы длиньше, хотя чего объяснять, коли толковый оружейник, сам уразумеет.
– Сделаю, – кивнул Лунген и поднялся, – пойду, скоро совсем стемнеет, а беднота нынче обезумела, в переулках каменка уже разбойничают.
