– Могу идти?
– Конечно.
Тяжёлые шаги воина, ожидание подлого удара в спину и облегчение. Андроник покинул жилище любимой, а Бравлин спросил:
– Неужели ты его так и отпустишь?
– Да. Но он всё равно вернётся и встанет рядом со мной.
– Как же, вернётся… – Осока почесал затылок. – Не тот это человек.
– Все мы не такие, Бравлин. Но ему деваться некуда. Списки ромейских агентов помнишь?
– Это которые у Комита отобрали?
– Они самые.
– Ну да, у меня копия есть.
– Хорошо, что есть. Поэтому завтра начинаешь новую интригу. Скинешь ромейским шавкам слушок, что Вран на венедов работает, и про Любаву шепни, а дальше смотри по обстоятельствам. Андроник об этом наверняка узнает и слежку за собой заметит, всё же опытный боец, хоть и наивный порой, а затем постарается удрать. Однако бежать ему некуда, разве только к нам, и ты со своими разведчиками его прикроешь.
– А если он не сможет вовремя уйти?
– Значит, ему не повезёт. Шанс спафарию мы дадим, а дальше как судьба распорядится.
Осока явно был недоволен моим решением, но не возразил и поинтересовался:
– Вадим, зачем ты этого Врана прикрываешь?
– Человек потому что. Есть в нём сила, не чужая, а наша, славянская. Но не разбужена она, а в детях его она проснётся, и это будут знатные венеды, на которых многие равняться станут. Понял?
– Честно говоря, не очень.
– Ничего, позже поймёшь. – Я поднялся. – Пошли, Бравлин. Ещё вся ночь впереди, и у нас много работы.
Глава 23
– Отец, опять это знамя. – Облачённый в броню, стройный подтянутый воин на белом жеребце, княжич Ярослав посмотрел на своего отца Владимирко Володаревича Галицкого, сурового приземистого бородача, который вместе с сыном находился в авангарде войска, и тот нахмурился.
Правитель Галича давно хотел отделиться от Киева и создать своё государство, которое тяготело бы к Константинополю, Польше и Венгрии. Об этом знали все русские князья, которые постоянно ожидали от прозападно настроенных галичан подвоха. Но Владимирко Володаревич не любил войну. Он был больше политиком, чем полководцем, и предпочитал играть на слабостях противников и союзников. По этой причине кидать своих воинов в горнило гражданской войны князь не хотел, а сидел на окраине русских земель, выжидал и стравливал родственников-Рюриковичей. Вот только не всё зависело от него, и в этом году отвертеться от похода на Киев у Владимирко не получилось. Император Мануил Комнин, Константинопольский патриарх Николай Музалон и союзник Юрий Долгорукий, чья дочь недавно вошла в его семью как жена сына Ярослава, – все они давили на него, и князь решился. Владимирко стал созывать войско, и вскоре его полки при поддержке многочисленных наёмников и полуторатысячного отряда ромейских катафрактов, выступили на Киев.
Начиналось всё неплохо. Войско под рукой князя было сильное, сытое и хорошо вооружённое. Земля, по которой шли воины, знакомая, и проводники не требовались. Лето стояло сухое, а киевская дружина находилась в Суздале. Поэтому Владимирко Володаревич и его ромейские советники были уверены, что цель похода будет достигнута и Изя слав Мстиславич проиграет войну, которую не сможет вести на два фронта.
Однако несколько дней назад передовой полк княжеского войска, который состоял из европейских кондотьеров и кавалерии галицких бояр, был атакован степняками и чёрными клобуками. Лёгкие конники противника шли в бой под небесно-голубым знаменем, на коем была вышита голова хищного сокола в языках пламени, и с этого момента всё пошло не так, как рассчитывал князь.
Сразу после того, как юркие степняки, обстреляв авангард, откатились, германский рыцарь Иоганн фон Свальде, который привёл в войско князя две сотни бывалых вояк, вернул Владимирко деньги и сказал, что драться с венедами не станет и возвращается в Венгрию, откуда его отряд пришёл в Галич. Затем примеру рыцаря последовали некоторые польские шляхтичи, которых никто не мог назвать трусами, и всего за один день князь лишился трёхсот пятидесяти бывалых воинов. На общем фоне эта потеря невелика, ибо
