воротников, шапки-ушанки, штаны ватные. Тепло одеты и вооружены само собой. К чему только колчаны с торчащим оперением стрел?.. Ведь на плече по двустволке. Самоделка, к гадалке не ходи, но все же. Прошлись вдоль края крыши. Один оперся на ограждение, вынул что-то из-за пазухи, передал второму. Ну, а что еще делать скучающему постовому, не стесненному Уставом, да еще и вдали от начальства? Правильно, бдительные стражи курили.
«А дисциплинка-то хромает. Один сидит, что твоя кукушка, носа не высунет. Эти демаскируются», – Басмач хмыкнул. План по незаметному проникновению начинал вырисовываться, и технический двор был в нем ключевым моментом. Наползавший туман оказался как нельзя кстати. Вот только туману обрадовался не только Басмач. Со стороны автомобильной барахолки, через заросший елками овражек с почти утонувшим сине-красным кафе и покосившейся желтой вывеской «24 сагат», к заднему двору ледовой арены крались люди. Басмач подкрутил колесико на бинокле. Надел поверх окуляров желтые «туманные» стекла.
«Один, два, четыре… Ага, вон еще несколько ползут. Десяток, не меньше». Кто такие, чего хотят? Ежу понятно, не в гости на чай. Пощипать желают хозяев ледодворца. Это несколько меняло дело: враг моего врага, мой друг – так гласит мудрость. Хотя, что друг, совсем не факт, и грызущиеся в банке пауки, подвернувшейся мухе явно не товарищи.
Назар сидел на худой подстилке, поджав колени к подбородку. Босые ноги, несмотря на липкую жару, холодил влажный каменный пол. Видно кожаные ботинки глянулись кому-то, как и ножи. Хоть штаны со свитером оставили. Помимо ноющей боли в затылке и постоянных укусов вшей, изнутри грызла мысль: он идиот. Полный дебил. Попытка напасть на поезд Айдахара дурость и самоубийство. Это сейчас, задним умом, он понимал, что Басмач оказался прав. Прав тысячу раз! А он, Назар, тряпка и ничтожество.
«Что станет с Майкой? Сам вляпался в не пойми что, и сестру не спас. А ведь должен спасти. Кроме него больше некому!» – Назар с силой врезал кулаком об пол, чем только добавил «приятных» ощущений от стрельнувшей по руке боли. Вряд ли те, кто посадили его в клетку, решат отпустить. Не-ет. Раз подобрали бессознательного, не прошли мимо, то за чем-то, с целью.
«Вот закуют в цепи и сделают рабом. Будешь все оставшуюся и совсем не долгую жизнь батрачить», – Назар, морщась, потер ушибленную руку. Где-то в огненно-пляшущей темноте кряхтел старик, чем-то брякал, шаркал ногами. Слышно и не видно. Что же еще здесь не видно? Где он оказался? И, самое главное, что будет, вдруг и пожить не получится, даже батраком? Просто съедят и все. Назар поежился от мысли, что его могут пустить на мясо, как кроля или тоннельную крысу. В ребра кольнуло, так что глаза из орбит вылезли, не вдохнуть. Боль опоясала грудь, ковыряя кривым ножом где-то внутри. Потянуло к поясу и так же внезапно отпустило. Зато напомнил о себе кашель.
– Ничего, батыр, – шептал кто-то, – жаман потом будет, – голос хохотнул. Откашлявшись, Назар заозирался по сторонам. Он был не один. Позади оказалась еще одна клетка, вернее ряд прутьев отделял одну камеру от другой. И там сидел человек.
– Дулат, – представился сосед, просунув узкую ладонь между прутьев. – Мен Октябрьский.
– Назар, – он ответил на рукопожатие. – Октябрьский?
– Ие, – Дулат кивнул, приблизившись к клетке. – Сен не местный? Давно чужой орыс не встречал. – Назар разглядел, что сосед не сильно старше его самого. Смуглый, с раскосыми глазами, но такой же молодой.
– Орыс, сен. Я тебя не понимаю, – признался Назар.
– А, – махнул рукой Дулат. – Русский жаман знаю, и русский батыр давно не встречал. Наш аул все так говорят, как я. Даже орыс. Мен из-за моста, там большой дом, ЦУМ. Там живу. Октябрь ауданы, – парнишка почесал чернявую голову, подбирая слова. – Октябрьский район.
Про ЦУМ Назар слышал, Гена Степаныч рассказывал. Большая лавка, где можно все купить. Особенно то, что тебе не нужно. Зачем покупать то, что не нужно, учитель не объяснил, а Назар так и не переспросил.
– Что, пацанята, сдружились? – проскрипел старик, бесшумно подобравшийся к прутьям. – Это хорошо, это правильно. Дружба народов, хе-хе-хе. Сгинь чернявый, – увечный стукнул клюкой по клетке, – до тебя еще время придет. А ты… – старик уж как-то выразительно посмотрел Назару в лицо, – отправишься к судьбинушке-кровинушке скоро.
Из темного угла за спиной старика показались четверо с факелами.
– А! Пора! Кхе-кхе-кхе, – заперхал калечный, осклабившись всеми тремя гнилушками во рту. – Женишок. Везунчик, – тараторил старик, подковыляв куда-то к бочке.
– Подымайся, – пробасил один из вошедших: голый по пояс, краснолицый, вымазанный не то жиром, не то еще чем, с замысловатой, резной, украшенной бусами дубиной в руках. – Она ждет.
Назар попятился назад, вжался спиной в стену клетки. Умирать не хотелось, совсем. Рыкнув, он бросился на вошедших, метя кулаком тому самому, с дубиной, признав в нем главного. Но оставшиеся трое не спали. Короткая подсечка повалила Назара на грязный пол, он попытался встать, но руки до хруста завернули за спину. Назар лежа на полу взвыл от боли. Разукрашенный главарь
