– Назар! – окрик вывел его из ступора. Сквозь вертикальные прутья зарешеченного окошка в двери смотрела Майка. Чумазая, заплаканная, с разбитыми в кровь губами. Он прижался к холодному железу двери, заплакал. Слова тонули в слезах: наконец-то он ее нашел, увидел.
– Маленькая, я спасу тебя, – он рывком дернул дверь, но та не сдвинулась и на миллиметр.
– Как ты здесь оказался?! – ему казалось, что она кричит, но Майка почти шептала.
– Я… мы… Мы искали тебя. Чертова дверь! – замок надежно удерживал стальную переборку. Назар забил острие ножа в щель, стараясь поддеть. Навалился всем весом, используя нож как рычаг. Но сталь клинка, сухо тренькнув, обломилась. В руках осталась только рукоять. Дверь заперта на замок. Время от времени где-то стучал пулемет, слышались крики, кто-то командовал. Назар вцепился в решетку, уперся ногами в стену…
Сталь оказалась сильнее. Он сдался, не отпуская решетки, прижался лицом к окну.
– Братик, братик… Ты пришел за мной, – она смотрела на него своими большими серыми глазами, гладила по окровавленной руке через прутья.
Отчаяние, злость, обида на судьбу, все это бурлило и, выплескиваясь через край, клокотало в душе Назара. Хотелось выть, хотелось вцепиться зубами в глотку того, кто все это устроил, и остервенело рвать, рвать! А она вот, рядом, смотрит потухшими глазами… Майка изменилась, жизнь как будто ушла из нее… Что с ней сделали?! Как ее вытащить из железного вагона?!
– Ты потерпи, моя хорошая, потерпи.
– Я терплю, братик. Только спаси меня, ладно?.. – Она верила, верила как всегда: брат придет и поможет. Он всегда помогает.
Назар поцеловал сквозь прутья сестру в лоб. Из вагона тепло и остро дохнуло потом не мытых тел, застарелой мочой, кровью.
– Беги! – испуганно вскрикнула Майка. Попытавшись оттолкнуть Назара, просунула тонкую руку меж прутьев. За спиной послышался топот копыт, он обернулся, выхватив клинок из ножен.
Высокая фигура всадника, круто осадив лошадь, вдруг крикнула хриплым голосом Басмача:
– Уходим, пацан!
Он должен уйти, когда сестра так близко…
– Майка, я приду, ты держись. Ты жди! – Назар спрыгнул с площадки на землю и только сейчас заметил, что Басмач был на двух лошадях.
– Хрен ли встал?! – рявкнул Басмач. – Запрыгивай в седло!
Луч прожектора неуверенно шевельнулся туда и сюда, затем, резко рванув в сторону, стал приближаться к последнему вагону. Что-то выкрикнув, Басмач выпустил длинную автоматную очередь, прожектор потух. Зато гулко, выплевывая метровое пламя, застучал пулемет на дальнем вагоне.
Назар застыл перед вздрагивающей махиной лошади: что-то остановило его. В лицо плеснуло пахучим и соленым. Пронзительно заржав, конь завалился на бок. Подстегнув своего коня, Басмач подскочил к растерявшемуся Назару и за шкирку втащил через седло. Ударил ботинками в бока ни в чем не повинного животного, пуская галопом. Пули высекали искры из стен и крыши вагона.
Пулеметы, один, затем другой, еще долго стучали в ночи, слепо выискивая в темноте свою жертву. Но Басмач, гнавший коня в степь, в кромешной темноте, наугад, положившись лишь на чутье животного, уходил все дальше от конвоя. Назар болтался на потном боку коня, из-под копыт летела земля и камешки, но он не замечал. Кровь бурлила в жилах и требовала боя. Боя насмерть!
Тем временем Майка оставалась все дальше и дальше.
Скакали они долго, Назар не смог точно сказать сколько. Но точно он мог сказать только одно: лошадей он уже ненавидел! И раньше-то эти живые машины он откровенно побаивался, а уж верхом, лежа на животе… В брюхе все перемешалось!
Басмач осадил коня, спрыгнул сам и помог спуститься Назару. В кромешной тьме очертания низкой мазанки просматривались еле-еле. Назар, попеременно держась то за живот, то за спину, еще приходил в себя, в то время как бородач с автоматом наготове обследовал так удачно подвернувшийся дом.
– Чисто, – констатировал Басмач, выглянув из дверного проема, – здесь дождемся утра.
Костер, разведенный прямо на земляном полу, стрелял искрами и дымил. Дрова попались сырые, и гореть ни в какую не хотели. Сильно не поспишь, угореть можно. Впрочем, никто спать и не собирался, не до того было.
– Я Майку видел. Она как-то изменилась, потухла что ли. Взгляд не тот. Басмач, бывает так, что человек светиться перестает?
