То, что мы оказались по разные стороны закрытой бронированной двери, даже к лучшему, – фанатик был мне ни к чему.
Без меня ему будет лучше, твердил я про себя, когда Эдем остался позади. Возможно, его попустит. Кто-нибудь из Детей его усыновит, когда через месяц-другой они выползут на свет божий и поймут, что они полные идиоты. Хуже того – нищие идиоты. Но в глубине души я всё знал наперед. Старого жулика не пережулить. Я знал, что стало с чудаковатым, никому не нужным ребенком, и готов был поспорить, что Дети отвернутся от него. Особенно когда допетрят, во что он их втянул – он и его папаша. Ему еще крупно повезет, если его не линчуют.
Делай с ним, что хочешь, только не убивай, сказала Хилари. По всей видимости, я даже с этим не справился.
Все это вертелось у меня в голове, пока я мчался на юг, где ждал океан и распухший банковский счет, пляжи, залитые солнцем, девушки в бикини и будущее. Ничто не длится вечно, даже чувство вины. Переживу, решил я.
Я решил, что у меня уйма времени.
Всё произошло на следующий день, как я и предсказывал.
Подробностей я не знаю: электричество пропало в два счета, за ним радио и последний шанс выяснить, в чем, черт возьми, дело.
Благодаря пацану я знал достаточно, чтобы строить – или отбрасывать – предположения. Не эпидемия. Очевидно, что не глобальное потепление. Не восстание машин (извини, пацан). Не Бог. Не Страшный суд. Не сбывшееся пророчество – уж в этом я был железно уверен.
Не Страшный суд, но очень похоже: на горизонте заиграл ослепительный сполох, как вспышка сверхновой, с грохотом прокатилась ударная волна, земля затряслась так, что ломались деревья, тысячи лучей, словно инопланетная флотилия, пронзили сгустившиеся тучи, небо, казалось, вот-вот упадет на землю, как в фильме-катастрофе с миллиардным бюджетом. Происходящее было настолько за гранью человеческих чувств, что впору было поверить в невозможное: будто всё это происходит наяву: и раскаты грома, и нахлынувшая тишина, запах горелого, ниоткуда налетевший ветер, взметнувший пыль, неземное сияние и вдруг – как будто кто-то дернул рубильник – мрак среди бела дня.
От удара гигантского астероида или взрыва ядерной бомбы в небо поднимутся тучи пыли, пепла и хрен знает, чего еще, и заволокут солнце, говорил пацан. В воздухе витало предощущение чего-то зловещего. Дурного. Оно близилось.
Хотел бы я сказать, что не удивился, что заранее предчувствовал назревающую катастрофу, внемля силе свыше, которая двигала моей рукой, когда я указал на этот роковой день. Что давно чуял неладное, уловив горький привкус абсолютной истины.
«Не удивился»? Если и было чему удивляться, так это тому, что я не окочурился прямо за рулем. Как еще описать, что со мной сделалось, когда небо рухнуло на землю? Или когда я доехал до Филадельфии – а передо мной вместо очертаний города расстилался пустой горизонт. Нет таких слов. Возможно, город лежал за темными клубами пыли и пепла, обесточенный, наполовину смешанный с землей, но навряд ли. Я думаю, города больше нет. Я думаю, настал конец времен, как я и предсказывал. И я думаю, что надо поменьше об этом думать.
Я продолжал вести машину. А что мне оставалось делать? Не возвращаться же на север, в Эдем, – никто и ничто не проберется туда еще много месяцев, а может, и лет. Если я сунусь, меня пристрелят. Нет, надо ехать на восток, к океану. Даже если меня смоет цунами – а пацан ясно дал понять, что без цунами не обойдется, – я хотел увидеть напоследок океан.
Я не доехал.
И близко не доехал. Дороги были забиты машинами, а вдали, на черном горизонте, вставало огненное зарево, с предельной ясностью означающее, что путь закрыт.
Раньше я не умел читать знамения, но пацан меня научил. Я знаю, что грядет: разруха и запустение. Города исчезнут с лица Земли, миллионы людей погибнут в огне, развалится инфраструктура, повсюду будут гнить трупы, плакать оголодавшие сироты, рыскать головорезы, наступит ядерная зима и обрушит на наши головы смуту, голод, мор, адский огонь и муки вечные. Раз уж конец света обошелся без Господа, то и обломки земной цивилизации превратятся в ад без его помощи. Люди – способные существа. Мы сами справимся почти с чем угодно.
Неширокая трасса пролегала через густой лес. Я бросил машину в пробке, затерялся среди деревьев и принялся ждать, что будет дальше. И все еще жду.
В Хилари не было ничего особенного, ничего такого, что отличало бы ее от других, и я никогда не давал ей повода думать иначе. Не в моих правилах обхаживать девиц, да и не такой я дурак, чтобы обещать будущее девушке вроде нее. Когда в тех, кто презирает мои методы, заговорит влечение, они не побрезгуют состряпать сказочку про верность и заботу, наобещав, что так будет всегда, хотя единственное, что будет всегда – это перемены. С Хилари мы быстро сошлись и так же быстро разошлись. Нам было легко и приятно вдвоем. А когда легкость ушла, все закончилось, – но во всем есть своя прелесть.
