возбудителем.
– Господи Иисусе, – выдохнул Уитмен.
– Прошу вас, не произносите Его имя всуе, хотя бы в храме, – попросила женщина.
Уитмен уставился на нее.
– Вы согнали их сюда и держали тут… как скот? Им нужно в больницу!
– Их родные не могут себе это позволить. И у церкви нет таких денег. Одного-двух мы бы смогли потянуть, но с каждым днем их все больше.
Уитмен сокрушенно покачал головой. Он понятия не имел, что делать дальше.
Тринадцатая умерла, сделав долгий, глубокий вдох, который просто-напросто… оборвался. Филипс закрыл глаза и прослезился. Затем натянул костюм четвертого уровня защиты и направился в прозекторскую. Стоя у секционного стола, он подключил запасные шланги подачи воздуха, проверил, плотно ли прилегают перчатки, взял листовую пилу и приступил к вскрытию.
Идеально распиленная черепная крыша Тринадцатой аккуратно отделилась от твердой мозговой оболочки: в свое время Филипс был умелым хирургом.
Ловко орудуя скальпелем, он извлек головной мозг и опустил его в подставленную ассистентом кювету, которую тут же унесли в препараторскую, где ждал гистолог. В ближайшее время микросрезы мозга Тринадцатой будут готовы для микроскопического исследования.
Филипс снова закрыл глаза, не желая видеть того, что предстояло сделать.
Однако в этом заключался его долг, и никто не изъявлял желания взять его на себя.
– Пошустрей! Главное – не позволять им очухаться, – скомандовал Уитмен через дверь.
Внутри находилась дюжина полицейских – почти в два раза меньше, чем обитателей комнаты, но, по крайней мере, Уитмен обеспечил полицейских всем, чем мог – защитной экипировкой, шлемами, перчатками из толстой кожи. Они готовили больных к отправке в больницу: руки стягивали пластиковыми наручниками с автоблокировкой, а на голову набрасывали толстый холщовый мешок – более надежных средств ограничения не нашлось. У выхода поджидала колонна машин «Скорой помощи».
Уитмен повернулся к женщине, которая привела его в подвал. Она рыдала в голос.
– Вы говорили, что содержали их в чистоте. Надо полагать, это означает, что раз в неделю их мыли из шланга. К ним прикасался кто-нибудь?
Женщина уставилась на него глазами, полными слез.
– Конечно, – всхлипнула она. – Мы не относились к ним, как к скотине.
Уитмен прервал ее, подняв руку. Ему не доставляло удовольствия хамить – просто сейчас было не время распускать сопли.
– Они покусали кого-нибудь?
– Такое… случалось, – ответила женщина, пожав плечами.
Паскудство! Придется еще и часть общины отправить на диагностику!
– После укусов никто не заболел, и мы предположили, что болезнь не заразна, – пояснила женщина.
Из комнаты послышались нечленораздельные выкрики. Уитмен шагнул к двери и заглянул в смотровое окошко: один полисмен отбивался дубинкой от напавшего на него больного, другой пытался прорваться к двери, но в него вцепились сразу трое одичалых и повалили на пол.
Один из них принялся срывать с полицейского шлем.
– Все на выход! – взревел Уитмен, но было поздно. Полицейские разом выхватили дубинки и набросились на одичалых, в панике нанося удары куда попало.
Уитмен схватил ближайшего полисмена за плечо. Тот резко повернулся и двинул Уитмена дубинкой в живот. Уитмен сложился пополам и рухнул навзничь.
Все полетело к чертовой матери.
Филипс отрегулировал резкость и снова взглянул в микроскоп. Ничего не поменялось: пористые участки никуда не делись, игнорировать их было нельзя. Именно это Филипс и предполагал увидеть.
– Образец тридцать девять «а», – обратился он к лаборанту, не отрывая глаз от окуляра.
