Джон только смеется.
– Послушай. Я серьезно. Мы знаем, что именно тебе ввели. Приезжай в Колорадо.
– В Новую Москву?
– Не смешно.
– Насколько хорошо ты знаешь этих людей? – Джон старается владеть голосом. Он изучал группу, с которой работает Трейси. Кое-кто из них занимает первые места в списке особого контроля, включая и одного доктора, представляющего реальную опасность. Джон говорит себе, что все это неважно, что они уже не успеют ничего остановить. Он действительно так думает.
– Профессора Карпова я знаю пять лет, – настаивает Трейси. – Он мне доверяет. Он и тебе доверяет. Ведь мы выживем благодаря тебе. Конечно, я буду чертовски рада, если ты примкнешь к нам.
– А моя семья?
Трейси отвечает не сразу:
– Разумеется. И они тоже. Скажи, что приедешь, Джон. Плюнь на билеты, которые я выслала, и езжайте прямо сейчас в аэропорт. Купишь другие. Не жди до завтра.
У Джона наверху, в книге, лежат уже два комплекта билетов. Он понижает голос до шепота:
– А Барбаре что я скажу?
На другом конце опять долгий вздох.
– Соври. У тебя хорошо получается.
Тягач заполняет зеркало заднего вида. Быстро приближается серебристая решетка радиатора, из-под огромных колес летят пучки травы. В мягкой после дождя земле остаются колеи. Время замедлилось. Решетка отворачивается, словно форд ее не заинтересовал, а огромный прицеп начинает заносить вбок. Джон кричит своим, чтобы держались: сейчас ударит.
Впереди еще несколько машин слетают с дороги. Мимо с ревом проносится восемнадцатиколесная фура.
Прицеп, минуя бетонный столб, врезается в бампер форда. Вселенная содрогается. Форд встряхивает, словно хилого ботаника, которого отпихнул с дороги качок, и у Джона слетает с подголовника голова.
Мистер Банни стукается о приборную доску. Раздается крик Барбары и визг Эмили. Прицеп переворачивается и начинает катиться, и металлические стенки его рвутся, словно тонкая ткань. Падают на насыпь бесчисленные коричневые коробки, разлетаются в стороны.
Время опять ускоряется. С дороги доносится скрип шин, скрежет тормозов; шум – будто от огромной стаи птиц. Может показаться, что там еще есть жизнь, способная реагировать на внешние воздействия, но это лишь срабатывают автоматические системы безопасности. Новые машины защищаются от старых. Наш мир, подобно секундной стрелке, вздрагивает, перед тем как окончательно замереть.
Трейси как-то ему сказала, что один он продержится не больше пяти минут. Повернувшись к Барбаре, Джон видит несущийся на них грузовик. Он вопит жене и дочери, чтобы вылезали, быстрей! Сам дергает ремень. Трейси, видимо, ошиблась, переоценила его. Пять минут – невозможно долгий срок.
Джон любит говорить себе, что он герой. То есть не говорить любит, ему просто нужно это слышать. Он стоит перед зеркалом, как стоял каждое утро своей взрослой жизни, и шепчет сам себе:
– Я – герой.
Уверенности у него нет. Наверное, при рождении она отпускается человеку в ограниченном количестве, потому что с годами израсходовалась. Или эту уверенность придавала ему военная форма, которую он раньше носил? Тогда совершенно незнакомые люди могли похлопать его по плечу, а в аэропорту его, наряду с некоторыми другими, первым приглашали на посадку. Может, отсюда он и черпал уверенность, которой давно уже не чувствует.
– Я – герой, – шептал он в плексигласовую маску, насыпая в конверт рицина и осторожно запечатывая с помощью влажной губки.
Письмо предназначалось одному неугомонному стамбульскому имаму, но, возможно, вместо имама от него погибнет секретарь. Или жена. Или любопытный ребенок. «Я – герой», – выдыхает Джон, путаясь в тяжелом спецкостюме, и от этого бессмысленного заклинания запотевает стекло маски.
«Я – герой», – думал Джон, выполняя корректировку для своего снайпера. Сообщив расстояние до цели и направление ветра, убедившись, что стрелок не забудет сделать поправку на влажность и атмосферное давление, он отслеживает результат. И, когда тело оседает на землю, говорит себе, что так было нужно. И хлопает парня по плечу, передавая ему часть своей уверенности.
