– Я назову его «Безвоздушные дома».
– Насчет спичек тоже ясно. – Бет закусывает губу, мучительно думая, что еще сказать. – Слава богу, с Андерсеном не связано. Ненавижу эту сказку.
– Какую сказку?
– «Девочка со спичками». Девочка торгует спичками в канун Нового года и мерзнет. Чтобы согреться, она жжет спички и представляет себе разные картины – новогодние елки, семейные ужины и прочее. Когда спичка гаснет, видение исчезает. А потом у нее заканчиваются спички и она замерзает насмерть.
Фара горделиво фыркает.
– Если она замерзла насмерть, откуда мы знаем про ее видения?
– Это сказка! Выдуманная история! – огрызается Бет. – Тем, кто придет после нас, тоже придется понять нашу историю.
– Открыть тебе секрет? – Фара откидывается на подушки, теперь улыбаясь открыто и почти игриво. В этом она вся, думает Бет. Сумасбродка, эгоистка и критиканша, презирающая быт и мнение окружающих. И при этом отлично знает, как заставить Бет забыть обо всех ее недостатках. – Мне плевать на тех, кто придет после нас. Плевать, поймут ли они мемориал. Главное, пусть знают, что тут произошло нечто – нечто важное, наполненное смыслом. Мы можем пробудить у них чувства. Но рассказать? Передать словами всю историю? Сомневаюсь, что это реально.
– Возможно, я на их месте не хотела бы знать подробности, – говорит Бет.
Фара кивает, закрывая глаза.
– Именно.
Где только не жила Фара Карими за свою карьеру: и в квартире в старом венецианском палаццо, где от сырости хлопьями облетала штукатурка, а стены лифта покрывала черная плесень; и в коттедже на берегу Северного моря, где коляска увязала во влажном песке. Ее словно влечет к разрухе и запустению.
Фара не берется за мемориалы солдатам, битвам и так далее. Да ей и не предлагают. В ее работах всегда присутствует индивидуальность; в них нет открытого патриотизма, за редким исключением: для Фары всегда первично место, а в мире еще сохранились места, где высшее проявление патриотизма – это любовь к родной земле.
Она создавала мемориалы жертвам терактов. Лагерям беженцев. Можно сказать, ее конек – ураганы и землетрясения; она любит ветер и трещины в стекле и бетоне, а вот с гравием работать ненавидит. Фара – автор мемориалов погибшим от лихорадки Эбола и внезапно нагрянувшей оспы, хотя ей настоятельно советовали держаться подальше от зараженных регионов.
Самая известная работа Фары Карими – Арка в Венецианской гавани. Лучи рассветного и закатного солнца, преломляясь в стеклянных колоннах, усеивают отмели множеством радуг, рассекаемых крышами домов и шпилями церквей. Сама Фара терпеть не может этот проект за прямолинейность и гигантоманию.
Когда Бет впервые услышала имя «Фара Карими», то почему-то сразу подумала о Венеции.
Две недели до конца света. В среду вечером Бет возвращается домой раньше обычного. Фара сидит на полу в кладовке, расставляя кактусы на дне столитрового аквариума. Ее лицо закрыто бледно-голубым респиратором: изолента на кондиционере помогает все хуже.
– Я хочу тебе кое-что показать, – говорит Бет.
Она предлагает вытащить из подвала коляску, но Фара отказывается. В автобусе удобнее костыли. Они едут на автобусе до метро, потом на метро к университету. Окутанная смогом территория в темноте кажется безлюдной, но Бет знает, что это иллюзия.
Бет открывает карточкой шесть дверей, и они попадают в нужное здание, затем спускаются на лифте и в конце длинного извилистого коридора входят в лабораторию проекта «Погружение». Здесь и впрямь безлюдно. Главное помещение заставлено столами, компьютерными и книжными шкафами; затхлый воздух пахнет остатками кофе и разлитых сливок. Фара молча оглядывается, подняв брови.
– Сюда. – Бет ведет ее в небольшой смежный кабинет. Несмотря на работающий кондиционер, у нее потеют ладони. Обстановка в кабинете скудная: у одной стены низкая кушетка, у противоположной – белые ламинированные шкафчики. Бет открывает дверцу за дверцей и выкладывает содержимое шкафчиков на кушетку. Провода и присоски, длинные перчатки, шлем с широким голубым визором.
– Это и есть твоя работа? – Фара стоит в дверях, опершись на костыли. Влажные кудри липнут ко лбу. Она отвыкла от
