Витаро, поэтому никак не мог утихомириться.
Но лучник определенно не считал его слова обычной болтовней или даже ересью, хотя, если разобраться, именно ею он и воспринимал высказывания собеседника. Тщательно взвешивая свои слова, он произнес:
– Пойми, Сеургей, среди нас есть много несогласных с тем, что диктуют нам жрецы. Даже сам Витаро не раз выказывал неудовольствие по поводу их решений.
– Ну так смените их или отстраните. – Сергею на данный момент было глубоко наплевать на поведение местных сектантов.
– Ты высказываешь совершено радикальные мысли! – с восхищением молвил Керт. – И я не премину поделиться ими со своими собратьями.
Твердо взглянув лучнику в глаза, Решетов жестко произнес:
– Ты хороший парень, Керт, но не впутывай меня в ваши религиозные дрязги. У меня и без того проблем хватает. Можешь выдать эти радикальные мысли за свои. Все, я готов, идем!
Не имея траурного одеяния, Сергей накинул на себя обычную куртку из тонкой кожи.
Керт, все еще раздумывавший над словами собеседника, проводил Седого за пределы двора – туда, где на большом пустыре уже толпились все обитатели поместья. Собравшиеся проводить Ланго в последний путь невольно расступались перед человеком, повергшим мастера меча. Сергей уверенно следовал сквозь толпу к тому месту, где возлежал покойный. Кто-то бросал ему в спину недоброжелательные и даже враждебные взгляды, кто-то – уважительные. Те же, кто слышал его последний разговор с Витаро у тела умирающего Ланго, – даже слегка восхищенные. Но Решетову было сейчас абсолютно безразлично то, что о нем думают эти люди. Он шел попрощаться со своим учителем и взглянуть в глаза человеку, отчасти виновному в его гибели. Когда окружающие расступились, Сергей увидел тело покойного, возлежавшее на аккуратно выложенном помосте из дров. Тот, кто занимался подготовкой Ланго к похоронам, постарался на славу: не было заметно ни перерезанного горла, ни того благостного выражения лица, с которым отошел в мир иной мастер меча. Лицо великого бойца было строгим и суровым, как, впрочем, и подобает облику истинного воина. Не обращая внимания на реакцию стоящих рядом, Решетов взошел на помост и, склонившись над телом, прошептал: «Прощай, великий человек, прощай, брат…» Обоняние Сергея уловило непривычный запах. Взглянув на дрова, он понял, что они пропитаны не то маслом, не то чем-то подобным. Со скорбно опущенным взором Седой спустился с помоста и занял место в первом ряду людей, стоящих возле погребального костра. Выполнив свой горестный долг по отношению к покойному, Сергей осмотрелся: рядом стояли самые известные бойцы дома Витаро, плачущая навзрыд пожилая женщина (вероятно жена покойного), которую обнимал за плечи подросток лет четырнадцати. «Сын», – со скорбью в сердце догадался Седой. В нескольких шагах от себя он обнаружил лорета Байтрана – Мэйти, который бросил на Сергея косой неприязненный взгляд. Решетов посмотрел на него в ответ так, будто того не существовало вовсе, и отвернулся. По другую сторону помоста он разглядел Витаро и Милану. Лицо Легаты Отра было серо-зеленого цвета – вероятно, тяжелейшее похмелье едва позволяло ему держаться на ногах. Глаза хозяина дома опущены. Лишь раз он поднял их и то ли случайно, то ли намеренно посмотрел на Решетова. Твердо встретив этот взгляд, Сергей прочитал в очах Витаро столько боли, отчаянья и раскаянья, что вся ненависть, испытываемая им к этому человеку, мигом улетучилась. Седой хотел было ответить ему сочувствующим взглядом, но Витаро уже снова опустил свой взор.
Никто не произносил прощальных речей – то ли их уже успели сказать до прихода Сергея и Керта, то ли здесь это вообще было не принято. Из толпы медленно и торжественно вышел высокий, наголо обритый человек в золотистом плаще с широкими рукавами, несший горящий факел. «Жрец Зетро», – догадался Седой. Совершая загадочные пассы руками, человек обошел вокруг погребального костра и, остановившись напротив Витаро, протянул факел ему. Дрожащей рукой Легата Отра принял коптящий факел и, едва переставляя ноги, двинулся к помосту. Милана сделала было попытку помочь ему подняться по импровизированной лестнице, но он отстранил ее.
– Это – моя обязанность, – дрожащим голосом проронил он.
Тяжело и больно было смотреть, как совсем еще недавно пышущий здоровьем моложавый человек, буквально за месяц превратившийся в жалкого старика-пьяницу, преодолевал несколько невысоких ступеней. Казалось, еще шаг – и он сам упадет на последнее ложе былого соратника. Наконец он все-таки взошел на помост, покачиваясь, взглянул на своего лучшего воина в последний раз и, с натугой наклонившись, поднес факел к дровам. Те мгновенно занялись жарким бездымным пламенем, обнявшим и скрывшим от всех тело Ланго. Витаро с жалостью смотрел в глубины оранжево-алого огня, уносящего его друга в чертоги Зетро, и медленно двинулся к лестнице. Не успел он сделать и нескольких шагов, как в судорожном движении, громко вскрикнув, рухнул спиной в огонь. Неизвестно, что послужило тому причиной: то ли у Легаты от слабости подкосились ноги, то ли жрецы, готовившие погребальный костер, пролили там масло. Легкое, как шелк, темное одеяние Легаты вспыхнуло, подобно тем дровам, из которых был
