– Не знаю. Говорите!
– Что мы, на рынке? – возмутился один.
– Ты можешь идти, – сказал я ему. – Вся жизнь рынок, либо тебя покупают, либо ты платишь.
– Ремесленный. На тканях работал.
– Чего к оркам?
– Хозяин кормить стал реже, я партию ткани испортил.
– Молодец, – одобрил я. – Остальные?
– А что говорить, просто рабы, – ответил мужик лет пятидесяти, то есть на излете жизни по местным рабским меркам.
– Я ведь не уговариваю вас, а знакомлюсь, – объяснил я. – Меч, копье, ткач, может, голубопечатный?
При свете костра, разведенного, кстати, ткачом от углей, принесенных Клопом, было видно, что все заулыбались.
– И не смешно, – вступил в разговор Толикам. – Бывает и такое.
Оказывается, все наши уже стояли полукругом и слушали разговор.
– Низкий. Изработал, – ответил мужик.
Низкий значит – самая что ни на есть простая работа: двор вымести, конюшню убрать, полы вымыть. Я сам таким был в трактире. Изработал – значит, хозяин стал недоволен работой. Это как машина лохматого года, когда проще новую купить, чем ремонтировать. Еще двое ответили примерно аналогично, но тут встрял Липкий:
– Наказанные?
Один кивнул. Остальные ответили в том же духе – низкий, ремесленный. Заинтересовал лишь один – корабельник.
– А тебя за что? – Я смотрел на мужика средних лет.
– Торб не выполнил работу, а я… корм был.
– Твоего полку прибыло, – прошептал я Чустаму, стоявшему рядом.
– Не твоего, а нашего, – отозвался он. – Сам-то…
– Мужики, – когда ознакомился с «родословными», продолжил я, – мы сами выживаем. Сейчас едем по своим делам. Рассказывать вам о себе, понятно, пока не будем…
– А чего бы и нет, – довольно вызывающе возбухнул мим.
– А потому как по фигу, – ответил я ему – бесячий тип такой… – Ты тут, смотрю, грамотный, так назови мне причину, по которой я должен рассказать тебе о своей жизни? – Я выдержал паузу.
– Ты, ретивый, убавь пыл, – посоветовал Чустам. – Не корму зубы выставляешь, с тобой по-хорошему говорят.
– Давайте, мужики, так, – предложил я. – Идем рядом. Случится что, мы поможем. Попросим – вы. Но подскажу верное дело: идите на дорогу и определяйте сами свою жизнь, там вы и не обязаны никому, и делаете что хотите.
– А вы нас тут же и клиночком чик, – выложил свое видение ситуации мим. – Наин, на кой они нам? Нас больше… – Намек был далеко не прозрачным, мол, может, мы их здесь…
Определенная логика была – их больше, правда, мы лучше вооружены. Так что один – один.
– А зачем мне это? В смысле клиночком? – спросил я раба.
– Возьмем что доброе, а тебе понравится.
Похоже, у всех наказанных мысли работали в одном направлении – как бы кого ножичком… Липкий ведь тоже первым делом это предположил.
– Ты тоже так думаешь? – спросил я второго наказанного.
– Всяко может быть, – уклончиво ответил тот.
– У кого еще есть опасения?
Остальные промолчали. Я посмотрел на однорукого. Тот левой, так, чтобы видно было только нашим, показал два пальца, потом резко согнул их. Даже не надо было знать язык жестов, чтобы понять смысл.
Думаете, легко решить, жить человеку или нет? Но эти двое явно не наши люди. Раз мыслят такое, то и сами могут. Отпускать… Наверное, вариант. Но ведь наших же лошадей и увести попытаются. А если их поймают, они точно на след наведут. Я еле заметно кивнул.
– Пошли все обратно, – обратился я к своим. – Наин, подходи через пол-осьмушки, поговорим.
Пройдя метров десять, я остановился:
– Наин!
Тот обернулся. Я показал ему один палец.
