По пути назад я обдумывал создавшуюся ситуацию. Вроде я и прав… Но не так давно я обвинял Чустама, что он корм, а сам… Кормы на смерть никого не определяли, если только сами от старания убивали. Может, все-таки развернуться и, пока не поздно, отпустить наказанного на все четыре стороны? Ерунда. Первым делом начнет вокруг нас кружить. Опять же однорукий этот… Так вот просто крошить людей, скажу я вам… Как бы боком нам не вышло его соседство, ведь, по сути, я сейчас разрешил им присоединиться. Как теперь им откажешь? Только как крысам бежать. А я ведь только что дал понять своим, что мы не такие.
Все остальные молчали, осознавая серьезность происходящего.
Оставлять этого наказанного – не только подвергать опасности нас, но еще и потерять уважение новеньких, мол, кишка тонка… Я как мог искал оправдание своему кивку, но сомнение, словно взбесившийся пес, вцепилось в разум, опровергая все доводы. В конце концов я не выдержал и развернулся обратно – выпнем этого наказанного и скажем ему, что пошли на север – и дезу сольем, и человек жив.
Но как бы я ни скакал на хромой ноге, я не успел…
Однорукий пришел через час. Молча сел рядом со мной. Все делали вид, что ничего не происходит. Мы посидели несколько минут.
– Берешь? – спросил Наин.
Я, выждав пару секунд, ответил:
– Сегодня ночуйте где стоите, завтра – прибивайтесь к нам. Как пойдем, не знаю, возможно, двумя группами, слабые на лошадях, сильные – пешком.
– Да у нас только лекарь не очень хорошо ходит.
– Вы нас быстро догнали.
– Бежали как могли.
– Наказанного к духам? – спросил я, хотя и видел его смерть.
Однорукий кивнул:
– Мудрое решение. Второй теперь даже двинуться боится.
– Загнанная в угол кошка превращается в земляного дракона, – перефразировал я нашу поговорку, про львов мне здесь не доводилось слышать.
– Мои присмотрят, – успокоил однорукий.
– Руку в бою оттяпали?
– У нас говорят – на арене, – поправил меня гладиатор.
– Был такой гладиатор… Спартак звали. Однажды на арене он смог одолеть семерых воинов, за что ему подарили свободу. Но его сестра тоже была рабыней…
От столь вольного пересказа «Спартака» Джованьоли, наверное, в гробу перевернулся. Рассказ уместился минут в двадцать и слабо напоминал оригинал (ну как уж помнил), не говоря уж об именах героев, тут моя фантазия была безгранична настолько, насколько и подтерта память о той истории. Мало-помалу все расселись вокруг, и, когда я закончил рассказывать о последней битве, гибели Спартака и самоубийстве его сестры, над поляной ненадолго воцарилась тишина.
– Дура сестра, – прокомментировал Клоп. – Жить надо. – Его, видимо, зацепила любовная линия.
– А в каком локотстве это было? – спросил Липкий.
Вот нудный тип.
– Это очень давно было, и локотства тогда по-другому назывались, – объяснил я.
– Сам придумал?
– Так не придумаешь, – ответил вместо меня Наин. – И знатные все такие, лишь бы себе, и рабы между собой грызутся… Похоже на правду, приукрашенную, конечно, – семерых на арене невозможно убить.
– А вот ящики из щитов, это как? – спросил Чустам.
Я, когда описывал дисциплину в армии, обмолвился о прикрытии щитами со всех сторон, а поскольку, как называется «черепаха» на местном, я не знал (и вообще не уверен, что такой зверь тут водится), то назвал ящиком. Пришлось объяснить принцип римской «черепахи» и ее достоинства в защите от стрел и камнеметов.
Вообще, я рассказал эту историю из-за сцены, когда Спартак убил зачинщика морального разложения своей армии. Я надеялся хоть немного смягчить мнение о моем поступке, ведь, наверное, только Огарик не понял, что произошло. Но, судя по вопросам, которые они задавали, отчего-то именно этой частью истории рабы не прониклись.
Глава 23
