– Готовятся, – сладострастно произнес Чустам.
Хотя все это и так поняли, за исключением, наверное, Ларка. В горшочке было зелье, выдаваемое шаманом. Эта зеленоватая мазь служила противозачаточным и обеззараживающим средством одновременно.
О том, чтобы не залететь, ну, и понятно, не подхватить чего, рабыни пеклись особо. Если последнее само по себе неприятно и нежелательно, то беременность могла стоить рабыням жизни. Поскольку рабсилу орки даже на время терять не хотели, то прерывание беременности проводилось сразу, как только заподозрят. Каким способом, не знаю, но после этой операции рабыни переставали получать удовольствие от секса и больше никогда не беременели. Кроме того, существовала высокая вероятность смертельного исхода.
– Клоп, иди сюда, – позвала Свайла из землянки.
– Спрашивают, где чья кровать, – объяснил нам вернувшийся через минуту Клоп.
– Эх, – многозначительно вздохнул Чустам.
Я краем глаза глянул на Ларка, тот находился если не в прострации, то уж точно не с нами.
– Ларк, ты чего?
– Я не буду.
– Почему? – удивился Клоп.
– Не хочу.
– Не понял? Что за ерунда?
– Не хочу, чтоб у орков появились новые рабы.
С одной стороны, фраза парня была смешной ввиду его неосведомленности о противозачаточной мази. По той же причине его фраза совсем даже не вызывала смеха. На его месте я, наверное, наплевал бы на возможную беременность. Вкратце мы провели еще одну воспитательную беседу с Ларком.
– Боюсь, – ответил он нам.
Чустаму надоело убеждать его:
– Клоп, попроси Свайлу, чтобы с… не знаю, как ее зовут, поговорила.
– Линака, – понял, о ком идет речь, Клоп.
– А мы этого силой, если надо, доставим.
– Хорошо, – поднялся Клоп.
– Не надо, – испуганно произнес Ларк.
– Переговори, – повторил Чустам. – Ничего в этом постыдного нет, а умереть, так и не познав женской ласки, я тебе не дам. Это… это… Потом сам расскажешь. Еще благодарить будешь.
– Вы смеяться будете.
– Конечно, будем. Тебе-то вот не побоку?
В итоге Ларка почти волоком затащили в яму, когда рабыни разрешили нам войти.
Я с замиранием сердца проник в свой уголок. В яме было темно, но за годы в рабстве я научился видеть почти как кошка. Ива лежала уже раздетой. Поскольку все тряпье, включая сменные штаны, ушло на создание видимости перегородки, то прикрыться ей было нечем. Ее платье тоже висело подвязанное к одеялу и стенке в качестве занавеси. Я прилег рядом и прикоснулся пальцами к обнаженному животу. Слова в нашей ситуации были излишни.
– А что ты рассказывал обо мне? – Мы уже минут пятнадцать просто лежали.
– Когда? – Я не сразу понял, о чем она.
– Ну, Чустам говорил…
– Что ты мне нравишься.
Ива явно напрашивалась на комплимент, а я не сразу вспомнил, что любой девушке, независимо от положения, надо говорить о ее красоте.
– Мечтал, чтобы именно ты пришла.
– Врешь.
– Нет. Ты мне действительно очень нравишься.
Очень мешали кандалы и спущенные штаны, но не настолько, чтобы не ответить на нежности девушки еще раз.
Из ямы мы начали выползать уже ближе к ужину. Рабыням для их потребностей отнесли ведро воды в землянку.
– Пусть плескаются, потерпим как-нибудь, – сказал Толикам, относивший ведро.
