– Слышь, Клоп, – разглядывая висок, спросил Чустам, – я ведь только половину печати прижег. Давай сразу вторую выжжем?
– Давай, – выдавил раб, вернее, свободный человек, но уж очень потухшим голосом.
– Ты чего ж, не рад? Вернешься домой. Родителей увидишь, братьев. У тебя братья или сестры?
– Пять братьев и три сестры.
Чустам присвистнул:
– Батя у тебя молодец, вообще вы, деревенские, насчет детей молодцы.
– А ты откуда, Чустам? – спросил я.
Ну просто интересно стало – у нас все деревенские, кроме Ларка, он по рождению степной. Сам я тоже родился в деревне, это уже позже родители переехали в мелкий провинциальный городок.
– Из Жиконского локотства.
– А именно? – поддержал мое любопытство Толикам.
– Из самого Жикона.
– Грандзон? – подковырнул Толикам.
– Ага, императорский, – ответил Чустам, – только вот печать сведу.
Местная иерархия не особо замысловатая, но тем не менее путаная штука. Вообще ее можно описать всего двумя словами – грандзон и балзон. Грандзоны – это придворные, принятые локотом или императором на эту должность, номинально считались выше балзонов, особенно если назначены императором. А балзоны – это землевладельцы. У тех и у других дети по-особому называются, система наследственности, выдачи земли во временное пользование и остальные заморочки, в которые я особо не вникал, но различия поверхностно на ус намотал. Для моего сословия все они назывались одним словом – если по-русски, то господа. Кто из них важнее по факту, никто толком из рабов не знал, но, собственно, как я понял, ничего нового – по наличию денежных средств и связей была и важность.
Весь день мы радовались за Клопа. Логика, разумеется, выла – теряем сильного крепкого бойца, – но радость тоже присутствовала. Настоящая, неподдельная. Радость, что хоть одному из нас можно не бегать по лесам, озираясь по сторонам и шарахаясь от каждого куста. К вечеру мы конкретно достали Клопа вопросами о его планах.
– Женишься, наверное, по весне? – Толикам очищал котел песком после похлебки.
Собственно, радости желудка, как бы их ни растягивали, сегодня закончились. Был сварен вместе с последней крупой последний кусочек сала. Если честно, он уже припахивал.
– Не надо, – Чустам имел свое мнение, – лучше погуляй еще по чужим.
– У нас в деревне нельзя. – Клоп, кажется, начал потихоньку приходить в себя. – Потом мужики скопом бить будут. Вот только если в соседнюю…
– А тебе куда идти-то?
– В Ививиатское.
– Не сильно далеко.
Клоп не ответил.
Остаток вечера Толикам и корм обсуждали, кто из них что бы сделал, будучи свободен. Клоп был погружен в себя, а мы с Ларком просто молчали. Ну а чего нам говорить, если ни тот ни другой пороха, в смысле жизни в этом мире, не нюхали. Я чувствовал себя не в своей тарелке, чего со мной давненько не было.
Утро преподнесло очередной сюрприз.
– Я останусь с вами, – заявил за камышово-корневым завтраком, так как в верши ничего не пришло, Клоп.
– Придурок, – прокомментировал корм.
– Согласен, – поддержал я.
И лишь мудрый Толикам спросил:
– Почему?
Клоп ответил не сразу, выдержав театральную паузу, благодаря которой его внимательно слушали уже все.
– Я вот как покажусь родителям, братьям… ушел в воины, вернулся рабом? Ну и вернусь. И что? Всю жизнь горбатиться на старосту и налоги? Да я раньше-то на месте не сидел. И обозы охранял, и в бучах всех…
Клоп некоторое время помолчал, никто не торопился ерничать. Видимо ощутив нашу молчаливую поддержку, он продолжил:
– Ну и вернусь я. Управляющий балзона узнает – выплату семье назначит. Мы ведь, получается, сами ушли, без бумаг – те, что
