напоминал тот городок, в котором я первое время провел рабом.
Двухэтажные дощатые дома с балкончиками были точь-в-точь как в кинофильмах про Дикий Запад. Редко, но попадались и каменные дома, вычурно смотревшиеся на фоне своих деревянных соседей. Рубленых домов в этом мире я не видел, оно и немудрено, когда даже в самые холодные дни зимы часть растений даже листву сбросить не успевает, ну или не хочет.
– Стой тут. – Клоп, явно переигрывая, указал мне пальцем на крепостную стену, сам же он направился к воротам в частоколе метров четырех в высоту.
У частокола стояла, привалившись к бревнам, довольно мутная троица. Как только Клоп отошел, один из хмырей направился ко мне. Я нащупал в рукаве заточку.
– Здоровья и хлеба, бедолага.
– Тебе не иметь нужды.
– Как припечатался?
– Детством.
– Девок хоть тискал?
– Было пару раз.
– Держи. – Хмырь достал из-за пазухи замызганный и явно не первой свежести пирожок.
Судя по виду – из камышовой муки. То есть из тех же корней, которые уже стояли мне поперек горла, только высушенных и размолотых. Наверное, если бы я был у орков, я бы съел угощение, даже с удовольствием. Но за время в статусе вольного лесного я успел избаловаться пищей, и непрезентабельный вид пирожка вызывал отторжение.
– Спасибо. – Я спрятал пирожок за пазуху.
– Боишься, твой увидит?
Я кивнул.
– Смотрю, гнобит?
Петь дифирамбы хозяину было не принято, положено было костерить, но… я-то уже знал, к чему идет разговор.
– Бывают и хуже. Сыт, одет.
– Я вижу, – усмехнулся хмырь, поглядев на мою одежду.
– На селе идет и такая.
Он одобрительно кивнул.
– Слышь, малец, – наконец перешел он к делу, – может, давай накажем пентюха? Ты скажешь, где башки упали, а мы прирастим их к жизни.
Всегда удивляла в подобных людях уверенность, что их слушают с раскрытым ртом. Дело не в низком происхождении или выпячивании преступной сущности. Приходилось повидать всяких, как в этом, так и в своем мире. Были у нас «на районе» и вполне авторитетные личности, но они обходились без понтов, жаргона или пренебрежительного тона. Убивал именно этот типаж – четочный. В этом мире четок не было, вместо этого игрались гвоздем – как бы намекая, мол, я настолько крут, что даже этой тычкой могу решить вопрос. Бесила такая уверенность в своем всесилии и разуме. С такими либо заточкой – выводя во враги, что, собственно, я обычно и делал, когда был в рабстве, либо переходить на их логику и язык.
В связи с тем, что местный уголовный жаргон имеет специфику – даю вольный перевод в скобках.
– Ты не осьмушничай (не тяни базар), хочешь голов насобирать (бабок настричь, башок нарубить), а мне на скалы (каменоломни)? Мне печать не смыть (из рабства не уйти). Он хоть и гаркий (понтовитый), а палку не вымачивает (не издевается). Закресалюсь (захочу, придет мысль, вспыхнет искра), сам головы прокачу (денег настригу), а ты сейчас мне пыль сзади поднять (стражу по свежим следам навести) хочешь? Мне в вершу, ты стороной?
Хмырь сощурился, его явно не устраивал ответ, но и сделать он мне ничего не мог – я чужая собственность, да и не в чести у их брата рабов обижать.
– Гарычишь (говоришь) много, корявый (неполноценный, инвалид).
– Я у зеленых семь солнц печать носил (у орков семь лет в рабстве был), ты мне трястись предлагаешь?
– Как хочешь, черный (раб – унизительно).
– И тебе, башковый (ищущий денег незаконно), удачи.
Тут из ворот вышел Клоп с двумя типами, хоть и отличающимися, но не кардинально от того, с кем я разговаривал. По одежде, конечно, они нас делали, как и хмыря, но, если честно, то по одежде нас не делал только, пожалуй, средний нищий этого города.
