Корм внимательно меня слушал.
– Вон дед, – продолжил я. – Он думает, что недавно попал в рабы. А ведь он всю жизнь был рабом. Делал то, что ему скажут, ходил туда, куда пошлют… А быть свободным, это значит делать то, что тебе нравится, а не другим.
– Тебя Толикам не кусал?
– Смейся, смейся.
– Тебя послушать, так все рабы.
– Ну почему, мы свободные.
– Не-э-эт. Ты вон пообещал Миру за внуком смотреть, так что… ты раб – у тебя обязанность.
– Если бы я не хотел, то не пообещал бы, значит, я не чужое пожелание выполнил, а свое.
– Куда бы ты делся?
– Умеешь же ты все испортить – такую теорию разрушил.
– Ничего я не рушил. Просто, по твоим словам, ты у нас и есть единственный раб, – усмехнулся Чустам. – А теория, как ты говоришь, верная.
– Ничего не верная. Если по ней я раб – значит, неверная.
Корм засмеялся:
– Тебе бы в грандзоны. Те тоже слова кладут так, как им удобно.
– Может, когда и стану. Наши уже далеко, Ларка пришлешь?
– Ладно. – Чустам зашагал быстрее, догоняя наш отряд. – И это, – вдруг остановился он, – спасибо, что старика не прогнал.
Пока корм догнал наших, пока Огарик, ссадив Ларка, ехал обратно, я пытался вспомнить, когда это умудрился проморгать момент, в который вдруг стал ответственным за принятие решений? Если честно, то последние слова Чустама меня не вдохновляли. Понятно, что я оставил новеньких – так получилось… само… непонятно – почему вдруг благодарность? Если бы, значит, я прогнал, то корм и это бы просто принял? Вроде как я против, но раз Хромой сказал…
– Большой, а тебе зачем кандалы? – спросил я, когда мы с Огариком нагнали всех.
Гигант и вправду нес свои кандалы на плече с тех пор, как их сняли. Он сбросил цепь с плеча и крутанул восьмеркой – не желал бы я попасть под этот удар.
– Серьезно… Утяжелить бы конец, и рукоять какую.
Большой кивнул два раза, улыбнувшись, показал толстый сук, который он использовал как посох, и, проходя мимо ближайшего дерева, ребрами ладоней показал, что вырубит кусок для утяжеления, но потом, ткнув пальцем в пустые отверстия для заклепок, пожал плечами – нечем крепить. По сути, для него идеальное оружие – и дальность о-го-го, и удар будет посерьезней, чем у меча.
– Ты канавку выруби и перевяжи чем-нибудь, – посоветовал Толикам. – Клоп вон все обрезки с упряжи собрал.
Большой вопросительно мыкнул.
– Ну вот так. – Толикам попытался подъехать к дереву, но кобыла под ним воспротивилась из-за обилия веток. Тогда он спрыгнул и, подойдя к стволу, показал гантелеобразную фигуру на нем. – А рукоять к звену цепи примотай.
В общем, через десять минут пришлось прикрикнуть на Большого, чтобы он прекратил точить лезвие топора. Оказалось, его мысли не далеко расходятся с делом. Возникло впечатление такого… немножко дурачка – большой, немой, глупый.
– Чустам, буря будет. – Нога ныла все сильнее, да и ветер нехорошо стал шерстить листву крон.
– Вижу.
– Давай к реке.
– У реки сильнее будет, овраг бы.
Минут через двадцать небо потемнело и стали падать крупные капли дождя.
– Встаем! – крикнул я.
– Клоп, расседлывай и вяжи лошадей вон к тому дереву, – словно ждал сигнала, крикнул Чустам. – Большой рубит ветки, Ларк и Липкий строят шалаш, Толикам и Шваний…
– Можно Шван, – крикнул старик, поскольку к этому моменту шум леса уже заглушал голоса.
– Прикрываете вещи от дождя.
– Чем?
– Ветками! Шевелитесь!
Я чуть не спрыгнул с лошади. Наверное, даже спрыгнул бы, если бы Чустам сказал мне, что делать. А так слез и, спустив
