Эйнару, что викинги побили его бойцов, но одного они таки пленили. Эйнар стал расспрашивать воина, и тот сказал, что зовут его Эваранди и что он служил у Гунульфа-сэконунга, а какой-то Бирюк подтвердил это…
– Одд Бирюк! – не выдержал Валерка. – Все точно!
Тайдо досказал историю, и Хродгейр ухмыльнулся.
– Беловолосый, как думаешь, когда Эваранди сбежит?
Йодур задумался, а после тряхнул патлами волос.
– Завтра вечером, – сказал он уверенно.
– Спорим, что сегодня?
– Спорим!
– На что?
– На динар!
– Идет!
Кнорр не особо задержался – Чагод до того вдохновился встречей со старым боевым товарищем, что решил тряхнуть стариной и отправиться в поход с Йодуром.
Хродгейр, ясное дело, препятствий тому не чинил, а Шатун, оставив грэнд на старшего сына, взял с собой среднего – Инегельда.
И уж неведомо, какой из них радовался больше.
Разумеется, провизии на «Рататоск» приволокли столько, что впору еще один кнорр грузить.
Насколько видел Валерий, папаша не особо «воспитывал» Инегельда. Отдав его под руку Йодура, Чагод вообще перестал обращать внимание на «кровинушку» – воин должен слушаться командира, а не отца.
Отплыли спозаранку.
Днепр, он же Непр, обретал помалу приметы величавости – все набирал и набирал силы, ширился, впитывая воду с необъятных просторов. Деревушки на берегу попадались все чаще – власть Рюрика и его посадников доставала даже до этих мест, пришлый народ селился на пока еще ничейных землях, а исконные хозяева – племена охотников – уходили в далекие леса.
Испокон веку в Поднепровье проживали венеды. Их родичи, переселившиеся на южный берег Восточного моря, сократили имя свое до энергичного «венды» (так его произносили даны и нореги). Греки времен Перикла прозывали их энетами, нынешние ромеи и арабы именовали венедов антами.
Венеды приноровились к чужакам за многие века. Их дремотное житие да старинный уклад не отторгали инородцев, а растворяли их в местных. Лесные жители, венеды, понемножку распахивали угодья в полосе лесостепи, напрямки соседствуя со степняками, только народ в степи менялся. Жили-были там кимры, они же киммерийцы, да куда-то подевались. Их место заняли скифы-сколоты.
И с этими венеды роднились, отдавая своих синеоких дочерей черноглазым кочевникам.
Ушли скифы, пришли сарматы. Всякое бывало – и набеги случались, и прочие обиды, но потом все равно мирились.
На берегу Днепра – Данаприса по-сарматски, – под Лысой горой сам собой сложился торг – сюда сарматы привозили кожи, сыры, кошмы и прочий нехитрый степной товар, меняя на хлеб, на горшки, на изделия кузнецов.
Место это назвали Самбат.
А потом прихлынули гунны. Это был союз довольно-таки продвинутых племен, способных строить города. И они их таки строили, обживали, растили детей, вели хозяйство, однако бродяжья закваска порой выдавала такой сильный позыв, что племена срывались с насиженных мест и, все сокрушая на своем пути, шли дальше на запад.
Венедов гунны почти не тронули, кочевников не интересовали деревушки – их манил захиревший, но все еще златокипящий Рим. Но жили на Днепре и другие чужаки, пришедшие с севера, – готы. Лет за двести до гуннов они переселились на Днепр, теснимые предками норегов и свеев, огляделись и решили, что новые земли вполне подходящи для жития.
Пришельцы были народом хулиганистым и не дураки подраться. Венеды натерпелись с ними, но время прошло, и ужились как- то.
Правда, готскому вождю Эрманариху все не сиделось на месте, и решил он однажды прогуляться по волокам на самый север, захотелось ему поугнетать тамошних русов, из земель которых поступали роскошные меха. Ну русы и есть русы – так наподдали наглым захватчикам, что те не знали, куда деваться.
Не стали готы больше связываться с ними и от греха подальше переселились в Тавриду. Правда, не все, а, скажем, треть.
