запах влажного мха, высоты, чудес и пурпура, несуществующий на самом деле, морочащий голову в утратившем ароматы и вкусы мире, – усилился. И я догадывалась отчего.
– Если я и так умирала от полученной крови, почему решил ввести еще больше? Чтобы убить меня быстрее?
Индиец пожал плечами.
– Как ты сказала: ты и так умирала. Я понадеялся на лучшее.
– Ты человек с тремя высшими образованиями в области медицины, ты не можешь просто надеяться, что лекарство подействует и пациент не сдохнет.
– Мне следовало позволить тебе совсем уйти? Счет шел на минуты. А ты, – Сереш поднял на меня взгляд от планшета, – все- таки жива.
Я опустила взгляд на свои руки. На белые пальцы и распускавшийся от левого запястья золотой узор.
– И что теперь?
– Посмотрим, – со все тем же убийственным оптимизмом заявил Сереш. – Не знаю, правда.
– Мог хотя бы посочувствовать. – Я на пробу сжала пальцы в кулак и разжала. Под треснувшей коростой проступили капельки свежей крови. Красной. Пока красной.
– Я не даю тебе раскиснуть, – не согласился со мной Сереш. – Я могу положить тебя в палату. Карантинную, одиночную. Приходить каждый вечер и заливать твою скучную больничную пижаму слезами. А могу дать пачку ограничителей и пустить тебя наслаждаться нормальной жизнью. Что выберешь?
– Второе, – буркнула я.
На стол передо мной легла оранжевая банка с таблетками. Я – магия, почуявшая опасность, – невольно отшатнулась. Лекарство пахло горькой полынью и обещало освобождение, но…
– Нет.
– Почему? Разве тебе не тяжело с ней?
Не то слово. Перестав принимать ограничители, я будто лишилась не только вкусовых ощущений, но и остальных чувств. Обычных. Зрения. Слуха. Обоняния. Их место заняла магия, рисовавшая на месте мира сюрреалистичную картину. И хотя я была частью этого полотна – могла быть, если бы не упиралась и приняла случившееся, – я многое отдала бы, чтобы на минуту окунуться в обычный мир. Но…
Однажды я уже приняла это решение. И вот к каким последствиям оно привело.
Никогда больше.
– Ты сам говорил: если я выживу, мне будет полезно свыкнуться с ней. Она же часть меня.
На последней фразе я не удержалась от сарказма. Маленькая шпилька в адрес то ли паразита, то ли симбионта, которого я отказывалась признавать собой.
– Тогда иди, – не стал переубеждать меня Сереш.
Я послушно поднялась со стула, но тут же села обратно. Я пришла сюда не ради осмотра – ничего кардинально нового в моем состоянии не было. Однако Каталина не сдавалась, игнорируя мои вопросы. А я… Я была обязана ему своей жизнью. Должна я хотя бы справиться о его самочувствии.
– Как он?
– Кто?
– Диз… Амавет.
Сереш достал из-под кипы бумаг очки и натянул на нос. Не помню, чтобы хоть раз видела его в них.
– Почему ты думаешь, что мне известно? Он не мой пациент. Спроси в регистратуре, пусть тебя направят к его лечащему врачу. Если он решит, что у тебя есть основания спрашивать, он тебе расскажет.
Я вздохнула.
– Можно мы не будем делать вид, что ты рядовой врач здесь, а я тебе верю? – попросила я.
Очки вернулись на стол. Я сцепила руки в замок, поморщившись, когда ногти задели разбитые костяшки.
– У меня есть одна подруга, американка. Какую идиому она использует в этих ситуациях?.. Точно. Я умею делать домашнее задание.[20] Твоя подпись стоит под всеми отчетами, что отсылаются Охотникам, я смотрела в библиотеке. И я не интересуюсь, почему глава медицинских сервисов ГООУПиОАатСДиРН, блестящий ученый – честно, список достижений впечатляет – занимается моим случаем лично. У тебя есть причины. Я только прошу сказать, как он. Пожалуйста. Это важно.
