– А на кой оно ему? Там же одной только скотины сколько! Коров пара дюжин голов, да лошаденок столько же, поросята опять же, да птицы не счесть. За ними за всеми уход нужен. А пашня, а луга заливные? Да из-под такого ярма кто хошь сбежит.
– Это да, – киваю в ответ, но, подумав, предполагаю: – Хотя Болтомир, может, и не сбежал.
– Этот не сбежал бы, – соглашается Ледень.
Долго не раздумывая, в какую сторону идти, направляемся вслед за печкой и вскоре выходим к окруженному полями пологому холму, на вершине которого за невысоким частоколом виднеются деревянные постройки. В центре высится терем в три поверха с резными наличниками, расписными ставнями и красным петухом на коньке.
Сворачиваем с дороги к селению, проходим мимо зеленых полей, минуем обнесенные жердяными загородками грядки и входим в распахнутые ворота за частокол. Здесь вовсю кипит крестьянский быт. Мычат коровы, толпящиеся в очереди на дойку, с которой управляются две молодые девахи и женщина в годах. Хрюкают и чавкают упитанные розовобокие поросята, обступившие рыжебородого мужичка, выливающего какое-то месиво в деревянное корыто. Гогочут гуси, кудахчут куры… Ну, в общем, царит нормальная беспросветная счастливая крестьянская жизнь.
Вот одна девица замечает нас и шепотом сообщает другой, рыжей веснушчатой пышнотелой девахе, явно дочери мужика, управляющегося со свиньями.
– Ах! – восклицает та, схватившись ладонями за вмиг покрасневшие и без того румяные щеки. Подскочив и опрокинув ведро с молоком, она опрометью уносится в терем.
– Кочерыжку мне в зад! – восклицает мужичок, отбрасывает ведро, пинает подвернувшегося под ногу поросенка и уносится вслед за дочуркой.
За ними, вытирая руки о серый передник, спешит и тетка. Если лицом убежавшая первой деваха походит на мужика, то высокий рост и внушительные габариты говорят о том, что она дочь именно этой тетки.
С коровами осталась лишь та, которая заметила нас первой. Черноглазая девчушка лет тринадцати. Она с интересом зыркает на нас под аккомпанемент вспенивающих молоко в ведре струй, вырывающихся из-под ее ловких пальцев.
– Привет, красавица, – обращаюсь к ней, подойдя ближе. – Куда это всех так резко сдуло? Нешто нас испугались? Так мы мирные путники. Кое о чем спросим и уйдем.
Черноглазая успевает только улыбнуться в ответ, как из терема выскакивают хозяева. Выметнувшись из дверей и отыскав нас взглядом, мужик с бабой резко тормозят и далее следуют степенным, я бы даже сказал, важным шагом. Честно говоря, я не сразу узнал в них тех персонажей, что некоторое время назад драпали от нас. Теперь на рыжебородом надет красный балахон с лисьим воротником и с лисьей же опушкой по подолу. На голове – ё-моё! – золотая корона. Или как минимум позолоченная. В руках посох, поверх которого сверкает крупный, с куриное яйцо, красный камень. Пальцы рук унизаны перстнями, которые, отражая лучи заходящего солнца, буквально слепят сиянием камней всех цветов радуги. И когда только успел напялить? Не дойдя до нас трех шагов, мужик останавливается, опершись на посох, и важно отставляет в сторону ногу, высунув из-под полы дырявый лапоть. Из дырки в лапте торчит большой палец с грязным, давно не стриженным ногтем.
Баба делает еще пару шагов и протягивает деревянный ковш со словами:
– Отведайте кваску прохладного с дороги, гостюшки дорогие!
Всучив мне ковш, тетка пятится к мужу и, теребя в пальцах конец платка, застывает рядом с ним. Она тоже успела переодеться в нарядный сарафан. На голове нечто вроде колпака, поверх которого повязан цветастый платок.
С подозрением смотрю на белую жидкость в ковше. Никогда не любил мучной квас. Пил только исключительно хлебный, такой, как когда-то, в дни моего далекого детства, продавали из больших желтых бочек на колесах. Однако из уважения погружаю в пойло губы и несколько раз двигаю кадыком, изображая глотательные движения. Передаю ковш Леденю, с показным наслаждением вытирая губы.
– Благодарствую, хозяюшка, – слегка кланяюсь тетке.
Хочу еще что-нибудь добавить, но в этот момент слышится стук ставень, и я невольно перевожу взгляд в ту сторону. На верхнем этаже терема в окно высунулась рыжая деваха. Она тоже переоделась в красное платье. На голове обод с желтой бахромой и задранным вверх позолоченным козырьком. Губы и щеки так густо намазаны чем-то красным, что сразу вспоминаются цирковые клоуны. Ей бы еще нос подкрасить, и можно выпускать на арену смешить людей.
Бросив на нас короткий взгляд, деваха опускает внушительный бюст на подоконник, подпирает правой рукой щеку и устремляет в темнеющее небо скучающий мечтательный взгляд. Типа выглянула вечерком в окошко помечтать, а гости ее ни грамма не интересуют.
– Кто таковы будете и по какой нужде в мое царствие прибыли? – комично насупив брови, нарочито громко, стукнув посохом
