Вуц под её молотом послушно искривлялся, истончался и вытягивался в будущую саблю. Казалось бы, ничего особенного, а не зная всех тонкостей кузнечного дела, не повторишь. Кто, к примеру, знает, что настоящий булат не затачивают после ковки? Остриё до потребного состояния доводят не на точильном камне, а на наковальне, и процесс этот вполне достоин называться ювелирным. Но для того, у кого молот – продолжение руки, а в душе горит огонь, зажжённый в незапамятные времена чуть ли не от уголька из горна самого Гефеста, эта задача вполне по силам. Почти готовый клинок разогревали снова и снова, снова и снова выглаживали молоточком, проверяли на глаз его безупречность, и если что-то не нравилось, цикл начинался с нового разогрева. И так – пока кузнец не сочтёт своё творение идеальным. Только после этого вещь остужали. Одни мастера – в воде, другие в масле, третьи – вертя клинок на воздухе. Яна предпочитала последний вариант «отпуска», поскольку крутить «бабочку» умела не хуже друзей отца. Обмотать уже подостывшую рукоять тряпкой, и… А вот на это зрелище сбежались посмотреть не только кузнецы, как раз окончившие работу на сегодня. Рискованное занятие, конечно. И не только в смысле техники безопасности, но и в смысле качества будущего клинка. Но зато эффектно, ничего не скажешь.
За второй клинок Яна взялась после того, как отнесла саблю к мастерам, делавшим рукояти и ножны. Мастера не подвели щедрую клиентку, сработав на совесть. Ножны оказались обтянуты светлой кожей, устье и наконечник сделали из бронзы, а рукоять выточили из слоновой кости. Сочтя этот шедевр готовым, Яна завернула его в кусок дорогого шёлка и отложила до экзамена. Палаш должен был выйти раза в два, если не более, тяжелее сабли, на него уйдёт самый большой слиток.
Мастерской как раз выдали новый план на месяц, и оба горна были заняты. Потому Яна сложила себе небольшой открытый горн во дворе. Юншань отпустил пасынка помогать ей, и мальчишка старался вовсю.
– Как у дедушки, помнишь? – с грустью проговорил он, раздувая мех, снятый с временно бездействующей плавильной печи. – Только ты тогда не меч делала, а…
– Не вспоминай, сынок, – глухо сказала Яна. – До сих пор больно.
Она отомстила, да. Но отца с матерью это не вернёт.
Им с Ваней осталась только память.
Молот гулко застучал по массивной заготовке, уже раскованной в длинную толстую полосу.
«Нет, – зло думала Яна. – Не только память. Ещё и умение, которое я передам Ванюше… Ляншаню… Может, не поздно любимому других мальчишек родить, и им тоже передам. Всё передам, до крупинки. Причём не только в смысле ковки, но и в том, который вкладывал отец. Он ведь не простые ворота ковал… Вот пусть эти мелкие засранцы попробуют у меня не перенять! Я им устрою вырванные годы…»
Один из вышеупомянутых «мелких засранцев» снова раздувал мех. Заготовка раскалилась до должной температуры, определяемой опять же на глаз по цвету металла, и Яна снова застучала молотом. Потому, сосредоточившись на процессе, не заметила изящную женскую фигурку в светлом платье, показавшуюся в конце кузнечной улицы. Зато её заметил Ваня.
– Ма, глянь, – он кивнул в сторону незнакомки.
Останавливать обработку булата было нельзя, и Яна бросила заготовку на угли.
– Последи, чтобы держалось в таком цвете, – сказала она сыну, и тот начал аккуратно, чтобы не перегреть, раздувать мех.
На ней была обычная холщовая рабочая одёжка кузнеца – штаны и запахивающаяся рубаха, подпоясанная куском той же холщовой ткани. Волосы, подобранные узлом, надёжно фиксировала косынка, завязанная «по-колхозному», под затылком. Кожаный фартук, обязательный для кузнецов во время работы. По тёплой сухой погоде – должно быть, последние жаркие денёчки, скоро быть дождю и холодам – обута она была не в традиционные туфли, не в сапожки, подаренные заботливым супругом, а в грубые, дырявые чувяки сильно б\у, какие не жалко попортить летящими искрами. Лицо потное и от близости огня покрасневшее. То есть по сравнению с изящной незнакомкой – лахудра лахудрой.
– Кого ещё принесла нелёгкая… – процедила Яна, утирая лоб рукавом.
Она вообще-то догадывалась, кого именно. Довелось пару раз лицезреть эту даму во время её прогулок. Пожалуй, в Бейши она единственная ходила в модных придворных платьях из тонкого цветного шёлка с изящной вышивкой. Неужто одна пожаловала?.. А, нет. Вон за ней две служанки вышагивают. Значит, небеса не упадут на землю: госпожа Цзян Фэй Сюй соблюла свой статус, насколько это было возможно. Придётся соблюдать свой: правила сословного поведения тут жёсткие, нарушать их, если не хочешь нарваться на крупные неприятности, нельзя.
А кстати, с чего это она так выбелила лицо? Вообще-то знатные китаянки немного злоупотребляли белилами, но тут за километр был виден такой слой штукатурки, что обзавидовались бы иные поп-звёзды из
