– Может, он думает, что сумеет им управлять, – заговорила Викерс. – Но мы уже слишком удалились от линии.
– От какой линии?
– Вы нарушили равновесие. Вселенная держится на тайне. Как будет функционировать общество, где известно, что не у всякого есть душа? Существуют правила. Не всё дозволено знать. Чтобы выжить, мир должен исправить ошибку.
– Наверняка что-то можно сделать!
– Пришли последние времена, но надежда еще есть. Исправить все можно, если уничтожить абераксию. Но и это будет дорого стоить.
– И какова цена?
Викерс долго всматривалась в меня, прежде чем ответить:
– Дороже, чем ты можешь представить.
Потом она отвернулась. Взгляд ее на миг помутился и снова стал ясным.
– Следующей встречи с ними нам не пережить, – сказал я.
– Пока что вы живы.
– Говорю же, повезло.
– Только на удачу и остается надежда. – Она снова закашлялась с такой силой, что я решил – это уже конец. Ее бледная кожа загорелась, в легких хрипело. Откашлявшись, она часто задышала, глаза подернулись пленкой.
– Стоит отъехать отсюда, на нас начнется охота.
– Так окажись зайцем-везунчиком, – прошептала она.
Глаза ее закрылись, лицо стянулось, как перед приступом кашля. Но кашля не было. Черты лица разгладились, морщины разошлись.
– Викерс! – Я тронул ее за плечо.
Она больше не открывала глаз.
Я смотрел, как старик заворачивает тело Викерс в одеяло. Они со старухой похоронили ее под деревом, словно заранее сговорились, и, примяв могильный холмик, старик тихо и неспешно произнес несколько слов по-испански. Закончив, он под руку увел Мерси с холма. С травы мы перешли на гравийную дорожку и медленно приблизились к машине.
Я не успел сесть, когда старик заговорил по-английски:
– Не возвращайся.
Только это он мне и сказал.
На его лице не было гнева. Ничего не было. При виде его лица у меня мелькнула мысль: показать бы ему датчик. Обрушит ли он волну?
Я сел в машину, завел мотор. В руке у меня лежала кроличья лапка.
Я опустил взгляд на мохнатый обрубок – маленький, уже сухой. И сунул его в нагрудный карман рубашки.
Мерси подала голос с соседнего сиденья:
– Едем отсюда к черту.
Ухабистая дорога медленно шла на подъем. Я краем глаза заметил движение и, обернувшись, увидел несущегося по траве койота.
Мы выехали на асфальтированную дорогу – вокруг была вечерняя пустыня.
– Куда мы? – спросила Мерси.
Я вспомнил слова Викерс. Вспомнил мать.
Длинная качающаяся стрелка маятника – жуткое дальнодействие, спутанное с целой Вселенной. Я услышал слова Викерс: «Вселенная – среда, скопление волн. Метафора не совсем точной метафоры». Действительно не точной – не идеально точной. Вселенные были не просто набором матрешек, спрятанных одна в другой, но отдельных. Они связаны теснее.
Единое неделимое целое, информация, зашифрованная сама в себе.
Фрактал Мандельброта – узор в узоре.
Мир – это изображение.
И изображение изображения.
– Я знаю, что надо делать, – сказал я.
Через три часа дороги мой телефон вдруг застрекотал – что-то у него внутри просохло и воспрянуло к жизни.
