Я чуть повернул голову, и изображение сменилось новым сложным порядком, похожим на ограненный изнутри драгоценный камень.
– Ты сам ее сделал?
– Сферу – сам, а рисунок рефракции – нет. Это ведь не стекло – кварц, обработанный с точностью до микронов. Порядок образовался при первом же ее включении – какое-то эмерджентное свойство, связанное с перестановками внутренних молекул.
Я снова шевельнул головой, и внутренняя огранка пропала, внутренние разломы скрылись, стоило взглянуть чуть под иным углом. Я снова видел насквозь.
Я медленно пошел вокруг, проверяя другие точки зрения.
– Ты сказал, не работает, но что-то все же делает?
Он помялся, но сказал:
– Она делает снимки.
Я оглянулся на него.
– Снимки… чего?
– Пространства. Трехмерного пространства. Идеальное изображение. Больше она ничего не может.
– Трехмерного пространства? Значит, подобие фотоаппарата?
– Можно и так это понимать.
Я поднес руку к сфере. Прохладная.
– С какой степенью точности?
Он рассмеялся.
– Таким количеством полигонов не утруждает себя сама реальность.
Вырвавшись на свободу после колледжа, я развлекал себя разработками, которые никогда не удалось бы продать. Говорил себе, что занимаюсь теорией.
Мне не приходилось возиться с пользовательским интерфейсом и беспокоиться о себестоимости. Перегрев можно было сбрасывать, поставив вентилятор помощнее или водяное охлаждение. Установка могла получиться громоздкой и уродливой. Лишь бы нашелся подходящий материал.
Стюарт шагнул ко мне, встал рядом, так и не сняв с плеча дробовик.
– Когда мы только начинали, – заговорил он, – я думал, что года через два наука признает квантовую механику шаманством.
– Разве шаманство, если его изучать, не становится наукой?
– Тебя послушать, все окажется наукой.
Я вглядывался в прозрачный кварц, отыскивая в нем изъяны.
– Просто подумалось.
Я испытывал логические пределы теории, использовал ее порочные круги. Мысленные эксперименты – не более того. Опыт с двойной щелью тоже можно было назвать мысленным экспериментом. Меня, как кончик языка к больному зубу, тянуло к пробелам в теории. Хотелось ткнуть пальцем туда, где мир оказывался не таким, каким представляется.
В памяти всплыли мои же слова:
«Математика смертельно серьезна».
Стюарт долго ждал моего ответа.
Сфера – это сфера. То, что внутри, – ограненный кристалл.
– Вдохновил нас, как мне помнится, прорыв в фотографии.
А именно – фемто-фотография Рамеша Раскара – способ записывать свет на видео. Изображение замедлялось до миллионных долей секунды, так что даже фотоны на нем еле двигались. Я тогда задумался, не сработает ли тот же принцип для разбивки реальности на дискретные пакеты информации. Что, если удастся выявить зернистость самого реального мира?
Гениальность Раскара позволила ему с помощью фемто-фотографии заглянуть за угол. Изловить свет, замедлить его до измеряемой скорости, так что можно анализировать его скачки. Записать, как фотоны рикошетируют от твердых тел, обнаружить их отскок к датчикам. Ключом был временной интервал. Чем дальше расположен объект, тем больше времени требуется отраженному свету, чтобы вернуться к источнику. Летучие мыши создают для себя трехмерную картину мира с помощью отраженного звука – точно так же можно собрать карту по отраженному свету.
Я видел те снимки. Коридор освещается, компьютер ведет запись. На экране, за углом, медленно проявляется из помех изображение. Возврат срикошетивших фотонов – одного из миллиона, из сотен миллионов – создает изображение, по кадру в
