– Все – образ. Все на свете. Даже вопросов больше не осталось, а? Математика идет этим путем не первый год. Когда заберешься поглубже, находишь лишь пустоту, нечего пощупать руками – только иллюзия, ощущение прикосновения. Можешь, если угодно, называть это кварками и лептонами. Осталась одна тема для обсуждения – что все это значит.
– И что, по-твоему, это значит?
– Черт его знает, – рассмеялся он. – Картина в кварце нам о чем-то говорит, выжигает отпечаток на сетчатке. Когда я в первый раз включил сферу, она работала не идеально, а когда воспользовался второй раз, искажения исчезли. Я долго и усердно думал, что бы это значило.
– Пришел к выводам?
– Это может значить одно, – сказал он. – Думаю, картины в кварце – своего рода негатив.
– Фотографический негатив? Комнаты?
– Реальности. – Стюарт пожал плечами. – Трехмерного пространства-времени. Все это каким-то образом кодируется в едином образе с точностью до планковского масштаба. Не ты ли всегда толковал о попытках объединить квантовую механику с теорией относительности?
– Думаешь, твоим картинам это удалось?
Он пожал плечами.
– Реальности удается. Просто мы не знаем как.
После этого мы долго молчали, глядя в потемневшее небо.
– И что теперь? – спросил я наконец.
Он повернулся ко мне.
– Инвесторов больше нет. Деньги кончились. Все кончено.
– Наверняка что-то можно сделать.
– Нет, – сказал он. – Погляди вокруг. Интеллектуальная собственность кое-чего стоит, но она делится на доли, как любой товар. Я думал, что сумею собрать капитал, но мне перекрыли кислород. Инвесторы разбежались. Хорошо, что я все-таки успел ее увидеть. И тебе показал. – Он выпрямился. – Почему ты ушел?
– С тех пор десять лет прошло.
– А ты так и не объяснил. Сбежал от работы. Потом, я слышал, попадал в полицию, сходил с ума.
«Сходил с ума». Эти слова висели надо мной с детства.
– Я был пьян.
– Что-то про руку твоей сестры…
Я вглядывался сквозь сумерки в его лицо. В нем не было упрека. Только недоумение.
Я отошел от перил. Стало уже совсем темно. Стоянка машин осветилась.
– То было в другой жизни, – сказал я. – Она позади.
– Так ты себя уговариваешь.
Пора было уходить. Теперь я это понимал: кое-чему лучше оставаться в прошлом. Мы оба смотрели в сгущающуюся темноту и молчали. А когда он заговорил, то о другом:
– Твой Сатвик не сказал мне, куда собирается, но упомянул одно имя – Викерс. Спросил, не встречалось ли мне это имя.
– А тебе встречалось?
Он покачал головой. Я порылся в памяти, но и мне это имя ничего не говорило.
– Может, вспомнишь что-нибудь еще?
– Одна странная фраза. Прежде чем уйти, он посоветовал мне остерегаться.
– Чего остерегаться?
– Он говорил о каком-то мальчике. Сказал, чтобы я остерегался этого мальчика.
29
В самолете я закрыл глаза. Ночной рейс в Бостон.
Снотворное, но сон не шел. Вместо сна – бессвязный гул; чувство, что все это происходит с кем-то другим. Я наблюдал за собой со стороны – что собираюсь делать, что делаю. Наблюдал свое существование, как лежащие на коленях руки.
– Не верю своим глазам, – услышал я свое обращение к темноте.
Страшно хотелось пить.
Пришла темнота.
