Решиться я не успел, потому что машина, миновав несколько дверей, остановилась носом в стену. Слева и справа тоже были стены. Мужчины выходить не стали – зато за нами закрылись двери. После мгновенного замешательства я почувствовал, что мы поднимаемся. Лифт для машины? Я о таких слышал, но никогда не видел. Это было что-то из жизни супербогачей. Тех, кто любит держать под рукой свой «Астон Мартин». Лифт поднимался быстро. Над дверями я не замечал сменяющихся цифр. И, проходя этаж, кабина не звякала. Другие остановки были не предусмотрены.
Когда подъем прекратился, в животе у меня засосало. Тяжелая дверь раскрылась – за ней я сквозь ветровое стекло увидел величественный вестибюль. Яркие лампы, люстры.
Двое выбрались из машины, и я за ними. Они молча провели меня в пентхаус. Высокие потолки. Мраморные полы. Это было не просто богатство – совсем другой мир. Квартирка мультимиллионера. Я никогда таких не видел. В следующую комнату надо было спускаться по ступеням, а потом меня повели в глубь дома через бадминтонную площадку, устеленную густым белым ковром. Посредине лежал красный мяч – таким мог бы играть ребенок.
Сквозь открытую в дверь на веранду я видел большой патио и за ним – поднимающиеся к темному небу другие высотки. Мы были на двадцатом этаже – если не на тридцатом.
– Эрик.
Я обернулся на голос.
У гигантского стола черного дерева стоял Сатвик.
30
– Сатвик!
Я бросился к нему, и мальчишеское лицо Сатвика расплылось в широкой улыбке – личико херувима под седеющей шевелюрой.
Он протянул руку – пожать, но я схватил его и обнял.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Я хлопнул его по спине.
– Живой!
– Конечно, живой. А ты как думал?
– Я уж не знал что и думать. – Я огляделся. Кругом было роскошно. Два больших дивана, камин из белого кирпича. Возможно, гостиная, но я бы не взялся утверждать. Мне не хватало словаря. В домах, где я рос, таких комнат не бывало. – Ты хоть представляешь… – Я не находил слов, слишком велико оказалось потрясение. – Где тебя носило, черт возьми? – Я старался не кричать, но из облегчения быстро вырастало что-то другое. Гнев. Возмущение.
Сатвик покачал головой:
– Две недели провел здесь. Все еще не понимаю, что происходит.
Только теперь я заметил порез у него над глазом. Рана зажила – или ее залечили. А была она глубокой и пришлась ровно между бровью и линией волос. Похоже, стоило бы зашить, но следа швов я не видел.
Злость моя отхлынула.
– У тебя лоб…
– А у тебя? – Он кивнул на мою все еще перевязанную руку. – Что стряслось?
Я посмотрел на собственную ладонь. Успел забыть о повязке.
– Пожар был, – сказал я.
– Пожар? – Он наморщил лоб.
– В Хансене. Склад сгорел.
Он округлил глаза.
– Сгорел? Кто-нибудь пострадал?
Я мотнул головой.
– Только я.
– Как это случилось?
С чего бы начать? Все, что приходило в голову, тянуло за собой то, что было раньше.
– Много всякого было, – заговорил я. – Но прежде всего надо позвонить твоей жене. А потом Джереми. За тебя беспокоятся. Надо известить людей.
Он изменился в лице.
